Яцек Дукай - Иные песни

А ведь это тоже Форма, и сколь же сильная — отец-мститель! Наверняка более сильная, нежели Форма старого любовника. Так нужны ли еще причины? Точно так, как некогда запланировал вожделение к Шулиме — когда еще не вожделел ее, — точно так сейчас он видел себя в этих новых образах: Бербелек-кратистобоец, Бербелек — стратегос Луны. Они взаимно исключали друг друга, но это не имело значения; отец-мститель в любом случае отходил в тень. Если бы сейчас он убил Иллею, то не ради мести.

Убить Иллею — ибо слова Омиксоса Жарника все еще звучали у него в ушах. Он так и не выяснил, что за мысль скрывалась за ними; воображение жило уже собственной жизнью. Кратистобоец! Чувствовал, как морфа эта потихоньку, но неумолимо притягивает его, как змея — загипнотизированного кролика.

Убить Иллею — но он не сумел вынуть кинжал даже против ее дочери. Раздумывая теперь, под нынешней морфой — господин Бербелек, горящий в молчании в Мидасовой роще, под зеленой Землей, — не видел здесь и шанса для себя. Куда реальней казалось погрузиться в альтернативную Форму. Стратегос Луны. Армия Госпожи. Величайшая битва всех времен. Они знали, чем его искусить. Он не был бы собой, когда б отбросил предложенное. Месть? Она тоже эгоизм, только другого оттенка. К тому же причина смерти Авеля подобна причине смерти любого человека: Авель погиб оттого, что был Авелем. Будь он кем-то другим, остался бы жив. Так или иначе, но время существования Авеля в этом мире подошло к концу.

Но затем господин Бербелек прикрывал глаза, и снова на миг побеждал отец-мститель. Это был мой сын! Если бы не Шулима! Если бы не Сколиодои! Если бы не Иллея!

Беспламенный огонь очищал его от фальшивых мыслей и случайных Форм.

Наконец он встал на ноги и болезненно выпрямился — Иероним Бербелек и все то, что есть он, и ничего из того, что им не является.

Ему сказали, что земляне адаптируются через неделю-другую, пирос входит в их организмы, выравниваясь в пропорциях архэ, и, живя в атмосфере Луны, они, в конце концов, даже перестают ощущать боль. Так, например, описывал это Элькинг. Господин Бербелек сказал себе: на второй день — хожу, на третий — ем и пью, веду дружеские беседы, на четвертый день — я лунник. План удался наполовину. Можно наложить на тело морфу игнорирования боли, нельзя наложить на мир морфу игнорирования тела. Разве что ты — настолько уж безумный кратистос.

— Я думал, что у тебя больше рассудительности. Они ведь и сами могли забить его палками. Верно? Эта твоя атака, как я понимаю, не привычный метод. На, выпей.

Левая рука ее чесала раскаленную рану.

— Я видела, как отец убил так одного. Это слабейшие анайресы, те, что появляются внутри ее антоса. Они и вправду могли бы справиться и сами. Но закон есть закон.

— И часто так?

— Не-ет. Почти никогда. Но когда мы сызнова запускаем шахты, что-то всегда да выскочит из тьмы. Глупое, слабое, сбитое с толку; загоняют его в угол и шлют гонца в рощу.

Она встала, вздохнула поглубже. Подпрыгнула несколько раз, хлопнула ладонью в грудину, замахала руками, зафыркали огоньки.

— Некогда, в самом начале, когда Госпожа прибыла на Луну голых эфирных скал и кружащего в орбитальных вихрях Огня, они были здесь единственной естественной формой жизни. Анайресы, Добытые-из-Глубин. Как зарождаются простейшие черви, из воды, навоза, грязи, теплой земли, влажного мусора — ведь у вас внизу все точно так же, верно?

— Да. Начало жизни, самозарождение. Черви, мухи, тараканы, дождевые червяки.

— Вот-вот. Живая морфа движет мертвой гиле. — Девушка снова села, долила себе — побольше — вина. — Так вот, в ту пору здесь была лишь морфа Госпожи и ураниосная гиле. И на границе антоса Иллеи, где равновесие слабее всего и где сломана Форма, начали являться из глубин морфируемой Луны самозародившиеся твари нечистых элементов. Тысячи, десятки тысяч анайресов окружали людей, нападали, уничтожали урожаи, ломали молодые еще деревья. Пробовали даже добраться до самой Иллеи.

— Действовали совместно? Ты говоришь так, точно у них был план.

— Ну-у, как стая… не знаю. — Она хлопнула раскрытой ладонью по бедру. — Так пишут историки. В любом случае, погибло множество людей. И тогда Госпожа призвала Наездников Огня, чтобы те хранили людей от анайресов, Госпожа родила Герокриса Прекрасного. Мы можем выходить за антос Иллеи, на дикую Луну, в пустынь пироса и эфира, можем сражаться в сферах небесных, под Солнцем и во тьме, на орбитах космических эпициклов. Найти и убить анайресов на самой границе земли Госпожи и за той границей, пока они не вступили в обитаемые земли — там, где они самозарождаются, а еще лучше, убить их нерожденными, все еще мертвыми. И так от века — стоим на страже. Антос Госпожи нынче объемлет почти всю Низкую Сторону, граница проходит далеко отсюда, но теперь она куда длиннее, чем в ту пору. Впрочем, и они теперь не рождаются так часто и в таких количествах.

— И Иллея, в конце концов, покроет своей короной всю Луну.

— Да, когда-нибудь. Может, тогда мы станем такими же, как вы. Говорят, внизу, на Земле, риттер — всего лишь почетное звание, которое можно купить, даже если ты никогда не сражался и никогда не станешь сражаться; что даже не аристократы покупают себе эти титулы.

— Это правда.

— Мои родители, мои деды и предки, мои кузены и сестра, все — гиппирои. Наши морфы — резкие и сильные, мы могли бы жить сто — сто пятьдесят лет. Так говорят. Но никто не живет. Гиппирои гибнут в бою.

— Погибнешь.

— Да. — Она отставила кубок, снова легла на покрывало, закинув руки за голову. — У нас нет кладбищ. Когда Форма лопается, пирос побеждает и сжигает нас в пепел, нас поглощает почва там, где мы погибли, нас поглощает Луна.

— Семейные сказания… — пробормотал господин Бербелек. — Да, это точно тебе предназначено. Но разве ты никогда не представляла для себя другого будущего? Знаешь, дети бунтуют. Форма против формы: копия либо противоположность.

Она засмеялась.

— Но именно это — мой бунт!

— Против чего? Против кого?

— Себя самой. Я представила себя и избрала себя такой, какой сделалась. Я. Аурелия Оскра. Потому что так желаю.

— И конец.

— Ну-у, конечно, мне интересно, что там есть, — она указала на Землю, висящую над ними посреди темного неба. — Думаешь, сумела бы?.. Но не просто слетать туда-обратно с дядей — а свободно путешествовать по поверхности, переодевшись, в городах, меж людьми. Эстлос? Не слишком ли это опасно? Что бы они подумали?

— Что ты — демиургос огня.

— Я — демиургос огня!

— Ха!

Тогда господин Бербелек повернулся на покрывале, склонился над Аурелией.

— А хочешь?

— Что?

— Потому что я туда вернусь. Раньше или позже. Омиксос давно уже им сообщил, за мной пришлют. И какими бы ни были планы Госпожи насчет меня… Если ей нужен стратегос… Я туда вернусь. С армией или без. Так что?