Яцек Дукай - Иные песни

— Правда такова, — сказала Анна Ормицкая, — что Иллея попросту использует обстоятельства.

— Очевидно, — проговорил саркастически стратегос. — Точно так же, как я, точно так же, как вы. В этом-то все и дело. Вы бы тут же впали в подозрительность, не действуй кто-нибудь из корысти!

— Но ты ведь понимаешь, что подумает большинство. Мы изгнали Иллею — и получили Чернокнижника. Изгоним Чернокнижника…

— Она не собирается возвращаться.

— Так говорит.

— И с каких это пор Вдовец сделался гарантией безопасности от Иллеи? Прежде всего, вы избавитесь от Сколиозы. Здесь нет альтернативы, от адинатосов вы никакого сотрудничества не добьетесь, не выработаете равновесия, не закроете границы перед какоморфией.

— Мы ведь приняли твое предложение, эстлос, — заворчал басом Олаф. — Открыли для тебя фронт и обдумываем твой план. На эти встречи прибывают уже самые сильные враги Иллеи. Цени это.

— Ты должен поднять штандарт Луны, кириос, — отозвалась Аурелия, вернувшись с третьим кубком.

Все повернулись к ней.

— Раньше или позже… — пожал плечами Лапидес.

— Когда двинетесь на адинатосов, в надземные сферы, вам придется воспользоваться ее флотом и ее людьми. Хотите ждать, чтобы открыть это в последний момент? Тогда ваши собственные короли посчитают вас предателями.

— Весь этот союз еще может и распасться, — проворчал Якуб. — У тебя еще нет гарантий от большинства кратистосов. Перво-наперво — ты еще не победил Чернокнижника, эстлос. А мы не оставим у себя за спиной его и Сколиодои. Все по очереди.

— Но вы знаете, как это будет выглядеть, — Лапидес откусил от пшеничной булочки. — В последний момент всякий кратистос начнет придумывать, как бы так извернуться и в отсутствие других урвать себе кусок побольше.

— Потому и говорю: Чернокнижника не убивать, — нажал Якуб. — Если изгоним его с Земли, и он сбежит к тем своим адинатосам, хитрить не станет никто, ведь опасность останется слишком реальной: все объединятся, чтобы его уничтожить, его и их.

— Танец на острие ножа, — скривился Лапидес.

— Мавзалема на это не согласится, — сухо произнес Муссийа. — Речь идет исключительно о безотлагательной казни Рога. Это железное условие.

— Хватит и того, что мы будем в большинстве, — сказал Бербелек, присев на краешек стола. — Остальные не осмелятся ничего сделать при вашем отсутствии. Но в том, что ликвидировать придется не только Чернокнижника, но и его арретесовый помет, никто, надеюсь, не сомневается?

— Ох, за исключением Семипалого и вправду не найдется никого, кто испытывал бы к Вдовцу хоть какую-то симпатию, — заметил Якуб ибн Заза. — Здесь не о том речь. Мы все согласны, что он — позор мира, черный кратистос и яд кероса. И все же существуют определенные обычаи, неписаные законы, этикет поведения меж Силами, определенная форма взаимоотношений между ними. Оттого, если мы сейчас нарушим ее и вернемся ко временам Войн Кратистосов, к традиции Изгнаний самых слабых и самых сильных… Что помешает возникнуть любой другой коалиции против, например, Иосифа Справедливого или Хуратов и Эбенового Меузулека?

Стратегос скрестил руки на груди.

— А разве Иосиф вдруг взялся за черный пифагоризм и снюхался с адинатосами? — спросил он холодно.

— Ай-ай-ай, это ведь детали, повод найдется всегда.

— Детали! Если у нас нет права защищаться от какоморфии, так давайте сразу сдадимся!

— Никто не сдастся. Я говорю лишь о том, что таким образом мы рушим традицию и создаем новую. Но вправду ли она придется нам по нраву?

— Как мудро говоришь, прямо шапки долой — вот только одна безделица: а есть ли у нас другой выход? — рассердился Лапидес. — Столько веков спокойствия, с последней Войны Кратистосов, стало быть, данное положение мы считаем извечным. Однако никакой Бог нам его не гарантировал. Нужно сражаться. Образ мира всегда — лишь отражение актуального соотношения напряжения между Силами.

— Да-а, — зевнул Якуб. — Странно только, что все мы, кто с этим здесь соглашается, либо старые враги Чернокнижника, либо союзники Ведьмы. Что за совпадение! Хе-хе-хе.

— Утром у меня было совместное посольство от Урджанны и Анаксегироса, — сказал Бербелек. — Станем вести с ними переговоры и завтра. Да и другие приплыли не только затем, чтобы выслушать пустые обещания. Они присоединятся.

— Конечно, — согласился Якуб, всматриваясь в кончик своей старательно заплетенной бороды. — Если увидят, что ты побеждаешь. Присоединятся к победителю, да.

После ухода крыс на короткое время они остались одни. Портэ заглянул в кабину, но, едва открыв рот, чтобы спросить о завтраке, перехватил взгляд господина и сбежал, отступив в глубоком поклоне, только седая голова мелькнула в приоткрытых дверях. Аурелия сама собрала посуду и пепельницы за гостями.

Стратегос отворил широкий иллюминатор, впуская холодный воздух, и с тяжелым вздохом уселся в самое большое кресло, ноги в кожаных юграх выставил на середину гостиной.

— Я говорила искренне, — сказала Аурелия, пригасив курительницу. — Ты должен поднять лунный стяг, кириос.

— Рано, рано, — пробормотал он. — Пока что я слишком слаб. Они испугаются имени Иллеи.

— Подходящее время не наступит никогда, ты никогда не затмишь ее настолько, что это перестанет иметь значение.

— Рано.

— Люди начинают догадываться, эстлос. Зайдар меня распознал. Как знать, что он там себе придумывает.

— Я поговорю с ним. Вечером. — Иероним потянулся так, что затрещало кресло. — Антидектес?

— Спит, лег на рассвете. А будет нужен?

— Кто следующий?

— Навуходоносор. Мне остаться, кириос?

— Садись сюда. О боже, я всю ночь не спал, глаза закрываются. Как на войне, как на войне. Который час? Думаешь, я их убедил?

— Да. Прекрасно врешь, кириос.

Он глянул на нее с подозрением.

— Прекрасно вру… А ты с каких пор сделалась такая умная?

— Ведь все, что ты говорил о Чернокнижнике, — ложь, я права?

— Отчего ты так думаешь?

— Так я и знала!

— Ладно-ладно, не сожги мне ковер. Где я сделал ошибку?

— Ошибки ты не сделал, кириос. Просто… Не знаю как сказать. Ну, чтобы врать столь последовательно, необходимо измениться самому, ложь должна войти в морфу, чтобы стать убедительной. Ты не можешь лгать противу себя, это сразу видно, а значит, сперва ты должен принять Форму лжи, и, когда нынче подговариваешь их против Чернокнижника…

— Да?

— Ты его раньше совсем не ненавидел, кириос.

— Чего только человек не узнает о себе.

— Он враг, это понятно, и ты имел причину для мести; но это скорее было удивлением и уважением. Ненависть ты вговорил в себя вместе с ложью. Я видела. Я вместе с тобой вот уже тридцать месяцев, живу в твоей морфе, даже говорю уже как ты. Очень умело лжешь.