Яцек Дукай - Иные песни

— Я всегда восхищаюсь мужеством. — Стратегос склонил голову перед эстле Игнацией.

— Ох, убей ты меня сейчас или плени — и никто более не примет твоего предложения, — усмехнулась Ашаканидийка. Кивнула невольнику, чтобы тот долил ей лимонной воды.

— К тому же в любом случае одна крыса не стала бы достойной заменой голове дочери Иллеи, — проворчал Бербелек.

— Именно. Да еще прими во внимание, эстлос, что двадцать лет Навуходоносор до нее и пальцем не дотрагивался.

— Не знал.

— Знал.

— Не знал. Ну да, конечно. Я ее выдал. Ненароком. Через Библиотеку. Книга, которой не должно существовать. Я выдал им свое имя. Как же звали ту библиотекаршу — Береника? Я позволил ей уйти, она составила рапорт. Моя ошибка.

— Мне ничего об этом не известно, эстлос.

— А Шулима еще вообще жива?

— Конечно. Подумай, эстлос. Только живой она сумеет исполнить свою роль.

— Заложница.

— Верно. Пока война не закончится, и все не вернутся на Землю, к старому порядку. Тогда эстле Амитаче сумеет покинуть Александрию. Для чего бы Навуходоносору обращать на себя гнев Иллеи? Шулима уедет свободно, не деморфированная.

— Значит, таковы его условия.

— Сколиодои — это терние в теле Эгипта. Навуходоносор, конечно же, присоединится. Если получит гарантии своей безопасности и выгод.

— Он оговаривал это с остальными кратистосами?

— Дело эстле Амитаче? А должен был? Подумай, эстлос. Она вот уже несколько лет непрерывно пребывает в короне Золотого, живет под его приглядом.

Стратегос постучал ножом о тарелку с рисовым паштетом, раз, два, три, четыре, пять; поглядывал задумчиво на притворно неподвижную эгиптянку.

— Если полагаешь, что именно таков был первоначально план Иллеи, и Шулима сознательно возвращалась в Александрию, чтобы служить гарантией безопасности для кратистосов…

— А ты должен об этом знать? Не должен.

— Ошибаешься, ошибаетесь, этого не было в планах, Госпожа предусматривала нападение лишь через несколько десятков лет.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Она ее единственная дочь, единственный живой ребенок.

— Не без причины ее называют Жестокой. Впрочем, что мы можем знать о чувствах кратистосов?

Бербелек покачал головой.

— Чувства кратистосов… было бы куда лучше, не имей они их в действительности, как об этом говорят поэмы и театральные пьесы. Увы, это не так.

Аурелия догадалась, что эстлос Бербелек сейчас имеет в виду Максима Рога, который ведь не просто так впал в морфу Чернокнижника, но лишь от ярости и отчаяния после смерти своей жены. И какой уже по счету век он мстит миру и людям? Кошмар, деформирующий половину Азии и Европы, горы, реки, леса и города, языки, религии и народы, родящиеся во мраке Урала безымянные какоморфы человека и зверя — лишь отражение единственной, весьма конкретной Формы. Только вот стратегос был неправ: поэмы и драмы чаще всего говорили именно об этом, о Трауре Вдовца. Аурелия сама видела несколько уличных представлений. Еще Ксенофан писал, что люди создают себе богов по своему образу и подобию.

За вином (какое-то разведенное сладкое из Роданы) разговор на некоторое время вернулся в тоне и в темах к первоначальной легкости, к шуткам и банальностям. Но, прежде чем попрощаться, стратегос снова сменил его форму.

— Может, он пока вообще не принял решения, а? — спросил он, подав эстле Игнации зажженный махорник. — Вышлет ли Гипатия войска на Сколиодои? Присоединится ли Навуходоносор к рейду сквозь звездные сферы? Верно, как и прочие, ждет, чтобы сначала увидеть, в чью пользу склонятся весы победы. Только вот что она сделает, если они склонятся в пользу адинатосов?

— Не забывай, эстлос, что у Навуходоносора на восточном фланге — Семипалый.

Бербелек выдохнул синий дым, хрипло закашлялся.

— Значит, такова цена? На южном фланге у него — Сколиодои, но он будет торговаться за собственный шанс уцелеть?

— Отчего бы и нет? Эгипет занимает ключевую позицию: между Сколиодои и Семипалым с Чернокнижником, на стыке их аур. А взгляни, что выторговал у Ведьмы ты!

Смеялись уже оба.

Аурелия не понимала этого смеха, оттого на всякий случай молчала. Индусский племянник эстле Игнации, должно быть, не понимал ни слова и молчал из принципа.

— Мелочь, воистину мелочь! — тем временем смеялся стратегос. — Запиши, Аурелия. Так какова цена, эстле?

— Смерть Чернокнижника, — быстро глянула на него эгиптянка. — И падение Вавилона.

— И всего-то? Ты записала?

Аурелия постучала пальцем по виску.

— Следующая неделя у нас свободна, эстлос. Еще в Dies Mercurii ты обрушишь Великую Стену в Чжунго — и можно приступать.

— Ну тогда договорились, — обрадовалась Ашаканидийка, поднимаясь из-за стола. — Как мило вести переговоры с сюзереном, которому не приходится испрашивать согласия ни одного из хозяев!

Бербелек поцеловал запястье эгиптянки, провел ее до дверей. Хоррорные отдали честь. Эстле взмахнула веером. Индусский племянник учтиво поклонился.

Возвратившись в салон, Бербелек выбросил окурок в иллюминатор и сплюнул ему вслед.

— Или она на старости поглупела, или здесь некая интрига, которую я пока не могу разглядеть.

— Кто?

— Иллея, кто же еще? Навуходоносор только что купил себе Месопотамию в обмен на жизнь Шулимы.

— Ты и вправду думаешь атаковать Семипалого?

— А есть другой выход?

Аурелия провела ладонью по своему гладкому черепу, в ее глазах затанцевали искры, черный дым появился в ноздрях. Бербелек глянул на нее, нахмурился. Девушка не опустила взгляда.

— Если бы Лакатойа погибла, пребывая в плену у Навуходоносора, — сказала она тихо, — он сделал бы все, чтобы избежать гнева Госпожи.

Сквозь иллюминатор врывалось ослепительное солнце, очерчивая абрис стратегоса и высвечивая лицо Аурелии; та не щурилась. Корабль трещал и поскрипывал, легко колыхаясь на волнах, перекрикивались мореходы, звенела цепь на коловороте, на мостике отзвонили второй нептун. Минута, две, три. Аурелия всматривалась в эстлоса, разгоряченная; знала, что он сейчас, будто набожный пифагореец, обращает в уме числа.

— Похоже, ты и вправду слишком долго находишься при мне.

Она преклонила колени и поцеловала перстень на пальце протянутой руки.

— Кириос.

Убью Змею, убью ее. Усмехнулся в усы, проходя мимо хоррорных. Теперь она — моя добыча; не сбежит. Скажу ему, что мне так или иначе нужно удалиться в Александрию. Он не может мне запретить. Не догадается, не имеет права догадаться. После будет меня благодарить. Да даже если и не будет — я обязан ему этой услугой. На мне долг. Манат, Аллах, Ормазд, даруйте мне спокойствие и силу. Он постучал. Старый Портэ впустил его внутрь. Лунницы подле Бербелека не было. Вместе с капитаном, Оттоном Прюнцем и Хайнемерль Трепт тот склонялся над раскрытыми навигационными атласами. Трепт что-то писала в своем дневнике пилота, даже не глянула на нимрода. Тот почувствовал, как вспотели его ладони, — но в их присутствии это было нормально.