Игорь Тумаш - Проруха

А теперь о тантристках. Это продуктовые бизнесвумен — растолстевшие, вульгарные, озабоченные отсутствием любовников и прогрессирующими от избыточного питания болезнями. Им точно так же плевать и на Рим, и на Иерусалим, но зато в Мехико, как и луонгминхдановки, они бы поехали. Потому что столица «подлинного искусства». Может, хоть мексиканские мужчины не такие козлы, а?! Что их привлекает в тантре? Ну разумеется, не магия. Во–первых, на занятиях они «завершают восхождение на вершину» по нескольку раз, — женщинам сдерживаться ни к чему. Это неплохо уже само по себе. Во–вторых, в секции их учат переправлять сексуальную энергию нижних чакр на верхние. Сие способствует оздоровлению. В-третьих, полученные знания придают их особам некий притягательный шарм. А как еще мужиков арканить? Ведь эти ублюдки в основном за молоденькими приударить норовят. Очень неплохо хоть иногда совмещать полезное с приятным, не правда ли?

Занятия проходят в форме упражнений по энергетике, массажу определенных точек. Со стороны они напоминают некую разминку перед групповым сексом. Наверно, нет смысла подробно описывать эти упражнения, достаточно сказать, что они весьма откровенны и циничны. Никакой романтики, говорить с тантристами о любви, все равно что с фининспекторами о поэзии.

После занятий я подкатил к гуру и как бы невзначай завел разговор о Копчике. Слово за слово, уж не знаю, чем вызвал доверие, но темнить гуру не стал. Знает он Копчика. Подтвердил, что тот очень большой авторитет. Якобы Олег помог ему восстановить утерянный черт знает сколько лет назад — может, тысячу — тантрический текст.

— Чего, чего? — расчевокался коллектив. — Восстановил утерянный тысячу лет назад текст, мы не ослышались?

— Нет, не ослышались. Я тоже у гуру переспросил. Тот заявил, что и сам был уверен, будто такое возможно только теоретически. Помните, говорил Воланд, что рукописи не горят? Абсолютно верно, и в воде не тонут. Текст, если он уже есть, состоялся и обладает достаточно мощной энергетикой, как бы попадает на хранение в некую космическую библиотеку другого измерения. И полностью растворяется в ней только тогда, когда его энергетический заряд иссякнет. А до этого срока особо продвинутые телепаты могут его «снять», дабы воспроизвести с буквальной точностью. Таких, как Копчик, телепатов в истории человечества единицы. Рядом с ним можно поставить разве что Блаватскую. Она тоже могла цитировать тексты, о которых не имела представления, некоторые из которых считались безвозвратно утерянными. Эта ее способность подтверждена многочисленными свидетелями.

И тут Георгий Иванович, что называется, сделал охотничью стойку.

— Знаете, — заговорил он, — а ведь именно за восстановление одного из таких текстов Копчика и убрали. Чтобы не совал нос куда не нужно. Вероятно, вслед за телепатом уничтожили и сам текст. Или заперли туда, откуда уже никакой Копчик не достанет. Причем сделано все, надо признать, на редкость технично, организованно. В связи с этим у меня появилось убеждение, что это действия не рядового преступника, преследующего сиюминутную корыстную цель, а некой мощной, глубоко законспирированной организации, перед которой–то и стоит задача охраны подобных текстов… С этой минуты я в этом почему–то абсолютно уверен.

— Что значит «уверен»? А какие у тебя для этого основания? — поморщился Швед.

— Ребята, самое интересное, что я и сам толком не могу объяснить. Ощущение, будто говорил по подсказке некоего суфлера… А что, если я сейчас из нашего сыскарского эгрегора подсказку получил? Юр, может такое быть?

Студент пожал плечами.

— Ладно, давайте как–то подводить итоги планерки. Итак, мы выяснили, что Копчик — не просто телепат, а телепат–уникум, которому по силам восстанавливать информацию, физически не существующую. Как мне кажется, чтобы продвинуться в нашем расследовании дальше, в первую очередь нам нужно разобраться: что это за тексты такие, за восстановление которых можно даже жизни лишиться? Каким образом мы это сделаем? Нам придется засесть в бывшей «ленинке», пошарить по Интернету, наконец, пойти на поклон в Академию наук. Обратиться к тому же Вишняку. Еще к каким–нибудь авторитетам в этой области. Итак, распределимся. На этот раз по желанию. Кто пойдет в библиотеку?.. Ага, студенты. Хорошо. Вишняк достанется Сергуне. Шведу — Академия. Значит, мне по–стариковски сидеть за компьютером? Ладно, не возражаю. А сейчас можете быть свободны.

Сергуня взялся подбросить Юрочку на своем «опеле». Время шло к десяти, и город постепенно застывал. Да, да, хотя обычно в таких случаях говорят — засыпает. Автор ничего не может сказать в отношении Баден — Бадена, он там не бывал, а вот Минск к ночи именно застывает. Словно бетон в опалубке или кусок мяса в морозильнике. Поэтому в салоне добитой Сергуниной «вектры» казалось как–то особенно уютно. Было тепло и чуть–чуть угарно, неоновым салатом светились нещадно врущие приборы, по приемнику передавали «Песни нашей юности», а по крыше тарабанили крупные капли начинающегося дождя. Юрочка рассказывал Сергуне какую–то молодежную хохму, тот ржал.

На площади Бангалор «соколов Прищепкина» обогнал неприметный «жигуль», с борта которого к лобовому стеклу «опеля» вдруг протянулась красная неровная ниточка трассирующих пуль. Сергуня резко крутанул руль вправо, и машина, перепрыгнув обочину, согнула ствол молодого каштана.

Что удивительно, оба «сокола» отделались царапинами: пули прошли выше голов, а каштан послужил некой амортизационной подушкой. Сергуня начал было плакаться насчет машины, на что Юрочка резонно заметил: все могло кончиться гораздо хуже.

Георгий Иванович и Алеся Николаевна были знакомы уже три месяца, но телесно близки еще не стали. Люди старого честного понятия, не чета нынешней молодежи, спешащей взять от жизни все, но в результате получающей одни венерические неприятности, нежелательные беременности и все такое прочее. Георгий Иванович мог бы сопротивляться зову плоти и дальше, ведь он полностью удовлетворялся сыскарской практикой да чаем из паленой собачьей шерсти и лепестков жасмина. Можно сказать более, Георгий Иванович был готов ограничиться жизнью исключительно духовной. То есть пусть бы Алеся Николаевна только готовила ему жратву, стирала носки и слушала его сыскарские россказни. Однако Алеся Николаевна была против, под понятием духовной жизни подразумевала нечто другое. Может, квашение капусты, гадал Георгий Иванович.

Слава Богу, Алеся Николаевна не таскала его в театры, которые он ненавидел за недостаток комфорта и зрелищности: лежать во время спектакля невозможно и не на чем, жрать рекомендуется в буфете, морды друг другу ни артисты, ни музыканты не бьют, ни тебе стрельбы приличной, ни взрывов. Словом, архаизм какой–то, эти театры, рудименты прошедшего века. Швед, правда, рассказывал, будто в некоторых спектаклях артисточки раздеваются и поэтому к ментпомене, или как там ее, можно периодически приобщаться хотя бы из–за этого. Но ведь и по видео иногда удается посмотреть что–нибудь приличное. И для этого даже брюки гладить не нужно.