Борис Батыршин - Клык на холодец

Второй выход располагался гораздо дальше, и главное – за пределами Ковра. Но, чтобы добраться туда, надо сперва спуститься по эскалаторной галерее, потом пройти по длиннющей платформе (ещё неизвестно, есть ли там свободный проход!) и пробиться наверх через паутину корней и ползучей растительности. И, уже наверху, отыскать, а может, и прокопать заново лаз в слежавшихся грудах бетонного крошева – здание вестибюля давным-давно развалило в хлам проросшее сквозь него дерево.

«…перспективка, прямо скажем, не радужная…

…а что, есть другие?..»

Круг жёлтого света от фонарика-жужжалки скользнул по наклонной, уходящей в черноту бетонной трубе – «Маяковская» относилась к станциям глубокого залегания. Повсюду мерзость запустения: пластиковая облицовка давно превратилась в плесень, эскалаторные ленты оборвались и провалились, ходы обслуживания под ними, намертво закупорены грудами железного хлама.

Егерь подтянул верёвки, скрепляющие «вьетнамки», проверил, легко ли вынимается из чехла на рюкзаке лупара – и полез вниз, нащупывая рукояткой рогатины проход в хаосе перекошенных ступеней, ржавых шестерней и стальных балок.

От величественного облика станции остались одни воспоминания. Полосы нержавеющей стали, обрамлявшие квадратные колонны, свисали, как попало, словно рёбра кита, натыканные кое-как небрежным великаном. В одном месте в стене зиял огромная пролом, и высыпавшаяся груда земли завалила пути вместе с частью перрона.

И повсюду, куда падал свет – вода, тяжёлая, словно жидкое чёрное стекло. На платформе она стояла выше колен, приходилось двигался очень осторожно, нащупывая дорогу рукояткой рогатины. Под неподвижной, словно покрытой мазутной плёнкой, поверхностью вполне могли скрываться провалы, и одному Лесу известно, что там – груда щебня, перекрученные железяки, или край бетонной плиты, ощетинившийся арматурой?

Сергей посветил вверх. Слабенький фонарик не добивал до сводов, но и без того было ясно, что знаменитые мозаичные плафоны не сохранились. Кусочки смальты, из которых складывались самолёты, яблоневые ветви, спортсменки и стратостаты, главное украшение «Маяковки», трескались под подошвами «вьетнамок».

То тут, то там по стенам и колоннам лепились пупырчатые гроздья светящихся грибов. От их трупно-зелёного мерцания окружающая тьма становилась ещё гуще, и казалось, что не грибы это вовсе, а что-то другое. То ли болезненные наросты на теле мертвеца, испускающие гнилостное свечение, то ли фосфоресцирующие глаза неведомых тварей, скрытых в стенах и наблюдающих оттуда за жертвой, безвольно бредущей в западню.

Сергей помотал головой, гоня наваждение. Но чуйка протестовала – ворочалась, свербела, скреблась, предупреждая… о чём? Уж точно не об угрозе, исходящей от светящейся мерзости на стенах. В подземельях Леса встречалось и не такое: к примеру, Рот, поражающий жертвы инфразвуковым визгом, обитатель перегонов Люблинско-Дмитровской линии метро.

Но куда деться от раздражающего, как соринка в глазу, предчувствия близких неприятностей?

Попадались и гнёзда грибочервей, обычных обитателей подземелий Леса. От них следовало держаться подальше: укоренённые, подобно морским актиниям, эти создания «выстреливали» собой на два с половиной метра, впивались в жертву круглыми, обрамлёнными мелкими зубами пастями и вырывали куски плоти. Конечно, такие раны не смертельны – но кому охота щеголять глубокими оспинами на физиономии?

Зато на вкус грибочерви выше всяких похвал, и Сергей даже пожалел, что сейчас не время задержаться и набрать немного на ужин. Обжаренные в пряностях, они напоминали креветок и недурно шли под сидр, пиво, и даже коньяк, до которого егерь был большой охотник.

Конец платформы был уже близко. В свете жужжалки угадывался высовывающийся из правого тоннеля хвост состава, да торчала из воды будка дежурного по эскалатору. До неё оставалось не больше двадцати шагов, когда за спиной послышался негромкий плеск.

Егерь обернулся, поскользнулся на слое ила, устоял на ногах, едва не потеряв при этом «вьетнамку» – и зашарил по воде лучом. А звук повторялся снова и снова – отражался от гулких сводов и стен, рассыпаясь каскадом всплесков помельче, словно кто-то грёб парой вёсел, с каждым взмахом стряхивая с лопастей звонкие капли.

Сергей негромко позвал: «кто там, отзовись!» В ответ из темноты прилетел протяжный хруст – что-то большое надвигалось на него, по пути кроша жёсткими боками углы колонн. Егерь направил фонарик навстречу звуку – и замер.

На «Маяковской», оказывается, обитали не только грибочерви.

Тварь поражала воображение. Массивный панцирь, защищающий переднюю часть туловища, собранного из широких хитиновых колец. Заострённый кончик вытянутой головы раскрывался, словно грейферный захват – его четыре челюсти щёлкали, оглушая рассыпчатым кастаньетным стуком. По бокам клюва пасти подрагивали две пары мясистых щупалец.

Сергей попятился к эскалаторам. Существо надвигалось медленно, неотвратимо, словно древний многобашенный танк на скорчившегося в окопе новобранца. Было в нём что-то знакомое, что-то, попавшееся на глаза совсем недавно, буквально только что…

Это же медведка, сообразил ошарашенный егерь. Ну, точно: копия тех двух, сожранных Пятнами и пасюками, только увеличенная до размеров малолитражки.

Луч жужжалки упёрся в антрацитово-чёрный фасеточный глаз размером с арбуз.

Реакция последовала мгновенно – голова с громким костяным щелчком втянулась под панцирь, тварь опустила переднюю часть тела, подставляя врагу броню. Широченные, похожие на лопаты, конечности, вооружённые прямыми, длиной в руку, когтями угрожающе поднялись.

Д-ду-дут!

Лупара кашлянула дуплетом. Картечь с визгом срикошетила от хитина. Надо было бить в глаза, подумал егерь, втискивая в стволы новые патроны. Только как в них попасть, если панцирь у медведки такой толстый, что взять его может только бронебойная пуля?

Он едва успел отшатнуться – голова–клюв метнулась из укрытия, целя ему в грудь.Челюсти клацнули в нескольких сантиметрах от тела и втянулись под броню.Чудище медленно двинулось вперёд, загребая когтистыми лапами воду. Правая конечность при этом зацепила ближайшую колонну, с треском выворотив кусок облицовки.

Д-ду-дут!

Ещё дуплет – с тем же результатом. Латунные гильзы булькнули в воду.

Спина упёрлась в будку дежурного. Дальше – только пятиться, вслепую нащупывая ногами ступени, раз за разом разряжая стволы в подползающую тварь. И даже если эскалатор не зияет брешами из провалившихся ступеней, даже если путь наверх не преградят древесные корни, пробившие свод галереи – наверху тупик, сплошной непроходимый завал на месте разрушенного вестибюля.