Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

Впереди стоял корейский паркетник с аэрографией на бортах и в него загружали сумки два человека преклонного возраста – мужчина и женщина. На них были непромокаемые комбинезоны и хорошие противогазы с двумя фильтрами. Ильясу машина показалась знакомой, он решил подойти. Поздоровавшись, спросил:

– А где все прятались, когда тревога была? Я людей ищу.

– Ой, да кто где, – после некоторой заминки ответила женщина: её голос передавался мембраной противогаза в тембре, схожем с тембром граммофонной пластинки.

– Да, – подтвердил её спутник.

– Мы в первую тревогу в метро побежали, только там столько людей набралось! Несколько человек задавили… Так они и пролежали на улице, пока отбой не дали. А сейчас – вон, в нашем подвале отсиделись. Там прибрались немного.

– А не слышали фамилию Рахматуллина Айнура? Это моя жена, я ищу её. Мы в девяносто шесть дробь один живём.

– Нет, не слышали.

– Ну, может, когда списки какие-то составляли?

– Нет.

А дом уже вот, в нескольких шагах. Обошли парапет перед зданием. Здесь всё было усыпано стеклом. Несколько машин, стоявших близко у стен строения, превратились в горки стеклянного крошева. Причём справа от здания осколков было меньше – видимо, с этой стороны ударная волна внесла стёкла в помещения. Сверху то и дело падали осколки, сдуваемые сквозняками.

Опасаясь падающих остатков фасада, быстро забежали внутрь. Здесь было темно, лифты не работали, стоял неприятный запах, будто из прорванной канализации, слышались откуда-то голоса. Артём тронул Ильяса за плечо.

– Илюха, подожди. Ты в какой квартире живёшь?

Рахматуллин назвал цифры.

– Слушай, я же теряю время, – продолжал Артём. – Ты уже дошёл, а мне ещё добираться. Давай так: я найду своих и, возвращаясь, зайду к тебе. Если ты ещё будешь тут, то мы можем вместе выбираться, а нет… Ты мне записку оставь в дверях. Договорились? Ну, давай. Удачи тебе!

Артём протянул руку товарищу, потом приобнял его. Ильяс тоже сделал слабую попытку обнять Артёма: он несколько растерялся от столь резкого поворота событий.

Ещё раз пожелав Ильясу удачи, Артём вышел из подъезда и зашагал прочь. Рахматуллин глядел ему вслед несколько секунд. Познакомились всего несколько часов назад, а словно полжизни знали друг друга. Но нет, не зайдёт Артём к нему на обратном пути из города, если найдёт свою семью. Разошлись их пути-дорожки.

Подниматься надо на тринадцатый этаж: там квартира Рахматуллина. Он направился к двери, ведущей на лестницу.

Уже между вторым и третьим этажами встретил парня и девушку, которые с сумками и пакетами спускались вниз, оба были в чёрных армейских противогазах.. Ильяс их не знал и, возможно, видел впервые. Он посторонился, чтобы пропустить пару, поздоровался:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – отвечали те.

– Скажите, а где, вообще, народ из нашего дома укрывается?

Не останавливаясь, парень ответил:

– Да кто где! Мы второй раз тут в подвале были, – и, пройдя ещё несколько ступеней, добавил чуть громче. – Там и сейчас народ сидит.

Ильяс мало кого знал в доме – переехал сюда с семьёй недавно. Был знаком лишь с членами правления ТСЖ и несколькими соседями. Многие квартиры пустовали или сдавались внаём. Первые этажи занимали хостел, кафе и ещё несколько организаций. Он не мог бы сейчас поручиться, что встреченная им только что пара не несла чужие вещи из обворованной квартиры.

Жилище Ильяса было закрыто ключом, никаких записок не было. Открывая дверь, почувствовал сильный сквозняк и заметил, что замок сработал с натяжкой, будто полотно сместилось относительно рамы и ригели теперь трутся о проушины.

Вошёл. Часть окон выбита полностью и всюду осколки. Сквозняк раскачивал люстры, шуршал шторами, носил по полу листки с художествами малышей. В детской комнате на кровати Ильгиса была накидана куча одежды: видимо, Айнура пыталась прихватить самое необходимое. В спальне тоже лежали какие-то вещи на кровати и был не до конца задвинут ящик тумбочки, в котором хранились деньги. Оконно-дверной блок между комнатой и лоджией остался целым, а одинарное остекление самой лоджии разнесло вчистую. Ильяс вышел туда. Страшное зрелище открылось ему.

На востоке огромный, широкий, клубящийся столб дыма поднимался к облачному небу. Столб состоял из чёрных и серых завихрений, но чем выше, тем светлее он выглядел. Горели северо-восточные кварталы города. Ильяс вспомнил, что дарил сыну недорогой детский бинокль семикратного увеличения. Он быстро направился в детскую и сразу же увидел его на одной из полок, где тот обычно и занимал место. Возвратился на лоджию и поднёс бинокль к глазам. Прибор был всё же игрушкой и, даже если имел заявленное семикратное увеличение, видимость давал неясную и затемнённую.

На самом краю дымового столба, примерно вёрстах в трёх, можно было разглядеть вырывающиеся из окон языки пламени. Дальше была сплошная чёрная муть. От границы горящего пространства до этой непроницаемой мути были видны полыхающие крыши, наверное, вспыхнувшие от теплового излучения ядерного взрыва. От плоских крыш старых многоэтажек поднимался беспросветно чёрный дым, от скатных кровель новых и частных построек – более светлый. То тут, то там возникали вспышки оранжевого и красного пламени. Приглядевшись, Ильяс понял, что это взрываются колёса и бензобаки горящих автомобилей.

Граница круга сплошных пожаров проходила примерно между улицами Ипподромской и Трикотажной: большая часть сектора частных домов, в просторечье называемого «Шанхай», была скрыта за стеной пламени и дыма. Более-менее просматривающееся пространство представляло собой хаос разрушения и огня. Многие крыши построек снесло, кое-где взрывался газ и до Рахматуллина звук этих взрывов доносился спустя несколько секунд.

Севернее виднелась жилая башня у парка «Эдемский сад»: её верхние этажи были объяты огнём. Чуть дальше бросала в мутный воздух клубы чёрной копоти крыша Ледового дворца. Южнее горели ангары и цеха промышленных кварталов Дзержинского района. Оттуда так же доносились приглушённые раскаты взрывов и тёмная пелена время от времени прорывалась всполохами красного пламени.

Стоял гул. Тот самый, что слышен был ещё в районе станции (и даже от нахаловок) – гул огромного пожара, в который слились шум языков пламени, грохот рушащихся строений, треск раскалённого железа, хлопки рвущихся шин и прочие звуки, сопровождающие горение и разрушение. Ветер дул с запада и юго-запада, то есть примерно с того направления, откуда Ильяс смотрел на огненное море, но и здесь ощущался запах гари.

В воздухе, на краю огненного круга, очерченного ядерным пламенем, были видны с десяток вертолётов. Время от времени некоторые из них совершали посадку, в течение нескольких минут находились на земле, а затем взлетали и удалялись в северо-западном направлении. «Подбирают людей», – предположил Ильяс. По периметру огня он разглядел пожарные и медицинские машины с проблесковыми маячками. В дымной пелене хуже прочего транспорта были заметны окрашенные в защитный цвет армейские грузовики и бэтээры, но их было много. Кроме того можно было рассмотреть большое количество людей. По Ипподромской улице, по Красному проспекту струился буквально людской поток. У Рахматуллина защемило сердце: скоро и ему предстояло влиться в этот поток, стать его каплей.