Борис Батыршин - День ботаника

Сергей присел на покосившуюся скамейку, торчащую из травы. Ноги не держали. Несколько сотен метров, отделяющие берег реки от Скита, дались ему тяжелее, чем иной суточный переход.

– Зазря, сыне, ничего не бывает! – строго произнёс отец Андроник. Его пальцы, старческие, узловатые, тискали грубый, вырезанный из простой палки посох.

– Страдания укрепляют страждущих в вере. Добраться до обители, преодолев трудности, опасности, телесные немощи – немалый подвиг. Но и те, кто, подобно тебе, помогает им попасть сюда, совершает благое дело, за которое будет воздаяние.

– И на том спасибо. – буркнул Сергей. – Хоть не задаром надрывался…

Пока караван из четырёх лодок добирался от Речвокзала до Лужнецкого моста, паломники не доставляли особых проблем. Наравне со всеми они орудовали вёслами, глазели по сторонам, удивляясь громадным, выше многоэтажек, деревьям, и зданиям, превращённым сплошными покровами мхов и лиан в бесформенные холмы. Наперебой сыпали вопросами, словно забыв, что едут в Новодевичий Скит, чьи древние стены одинаково непроницаемы и для мирских соблазнов и для загадочного колдовства Леса.

Но на берегу всё изменилось. Одного из паломников скрутил жесточайший приступ Лесной Аллергии. Снадобье из пузырька, предусмотрительно выданного Лиской, не помогло – гортань опухала, несчастный страшно хрипел, лицо густо порозовело, как это бывает при анафилактическом шоке. Сергей, поняв, что терять уже нечего, прижал «пациента» к траве, подложил под плечи свёрнутую куртку, чтобы запрокинулась голова, и ловко орудуя ножом, проколол трахею. Промокнул натёкшую кровь, вёл в разрез изогнутую серебряную трубку, которую, как и многие лесовики носил с собой как раз на такой случай, и дважды вдунул через её воздух.

«Пациент» судорожно дёрнулся, раз, другой. Прикрикнув на второго паломника – «что встал столбом, руки держи!» – егерь стал делать искусственное дыхание. Три выдоха в трубку, пять нажатий сложенными ладонями, три выдоха, пять нажатий…

Оставшиеся две сотни метров он тащил паломника на себе. Спутник ковылял следом, навьюченный поклажей, и хрипел так, что Сергей боялся, что и с ним вот-вот приключится то же самое. Но обошлось: их встретили в воротах и потащили страдальцев в монастырскую больничку.

Отец Андроник размашисто перекрестил носилки. Монахи на ходу обозначили поклоны и посеменили дальше. Рядом с носилками шагал с озабоченным видом скитский лекарь, отец Макарий.

– Ничего, с божьей помощью встанет на ноги. В Скиту лесные недуги не страшны, а там, глядишь, и попривыкнет, приспособится.

Голос у настоятеля был низкий, благозвучный. Аромат ладана, исходивший от егорясы и волнистой бороды, напрочь перебивал привычные запахи Леса.

– Проголодался, поди? – Отец Андроник повернулся к егерю. – Сейчас осенний мясоед, не строго. Брат кухарь кулебяками с фаршем потчует, щуками пареными, холодным из головизны с хреном.

– Не откажусь. – Сергей встал, мышцы ног протестующе взвыли. – Барахло можно бросить в караулке?

– Оставь, отчего ж? Здесь ничего не тронут. И оружие оставь, негоже по обители с ним расхаживать. Я велю накрыть в малой трапезной – пообедаешь, заодно расскажешь, с чем пожаловал.

– …прежде, чем лезть в галерею за Малевичем, я решил поискать икону. Заказчик сообщил, что она в церкви при галерее, на углу Толмачёвского переулка.

– Никола в Толмачах? – охнул отец Андроник. – Так там же…

– Верно, она самая и есть… – подтвердил Сергей. – Икона Владимирской Божьей Матери, так и значилось в заказе. В церковь я попал с трудом: её сверху донизу оплели древолианы. Едва пробрался сверху, через колокольню – только для очистки совести, не сомневался, что внутри ничего нет, кроме проволочного вьюна, пожарной лозы да корневищ. И верно, иконостас, приделы – всё заросло. А вот сама икона чистая, и будто светилась изнутри! Ни пылинки, ни веточки сухой! А по контуру, не поверите, цветы проволочного вьюна! Он, отче, очень редко цветёт, я всего-то десяток раз за тридцать лет и видел. А тут сплошь цветки – крошечные, ярко-белые, будто оклад жемчужный! Я постоял – постоял, да и отправился назад, тем же путём.

Отец Андроник истово перекрестился.

– Слава тебе, Господи! Чудотворная икона с древних времён Москву бережёт: от Мехмед-Гирея спасла, от Едигея, Тамерлана. И теперь, выходит, не оставляет нас, сирых.

Сергей замялся.

– Я когда отдавал Малевича, то поинтересовался у дяди Рубика, кому понадобилась икона. Оказалось – заказ сделан представителем Патриархата.

– Вот оно как… – настоятель встал и принялся расхаживать по трапезной взад-вперёд. Шаги у него были тяжёлые. – Святейший решил заполучить образ Владимирской Божьей Матери, а ты его забирать не стал, рука не поднялась… Так?

– Так, отче.

– Так, да не так! – отец Андроник в сердцах стукнул посохом об дощатый пол. – Не далась она тебе! Господь не попустил чудотворному образу покинуть богоспасаемый град, хоть тот и стал дремучей чащобой.

– Простите, отче. – Сергей говорил негромко, но уверенно. – Я в Лесу немало святынь видел. У всех они свои – у вас в Скиту, у друидов, у Пау-Вау. Даже у чернолесских родноверов, не к ночи будь помянуты… Но ведь есть у них и нечто общее!

– Да что может быть общего у сатанинского идола и чудотворного образа? – настоятель взревел так, что позавидовал бы мастодонт с Крылатских холмов. – Ты бога-то побойся, не искушай – дождёшься ведь, обломаю посох о хребтину!

– Да бросьте вы лаяться, отче! – отмахнулся егерь. – Ну, обломаете, и что проку? Я потом много о чём передумал… здесь, в Лесу, любая святыня подобна сосуду – и она тем вместительнее, чем больше людей её почитает. Лес наполняет эти сосуды силой, но создают-то их люди своей верой! Может, в тотемах Пау-Вау, в священных рощах друидов силы и не так много, но она там есть. И у меня на них рука не поднимется, клык на холодец! Раз Лес их принял, влил в них свою энергию – не мне с этим спорить, да и не вам. Леса на всех хватит!

– Умолкни, богохульник, прокляну! – отец Андроник в сердцах плюнул под ноги. – Поди прочь, не доводи до греха…

– Теперь-то куда, душа заблудшая?

Успел отец Андроник отойти после давешней размолвки, или нет – но проводить Сергея он пришёл, проявив подобающее его сану христианское смирение.

– Меня на Речвокзале нашла белка и передала записку из Универа, так что я сейчас прямо туда. Если потороплюсь – успею дотемна.

– В Университет, значит… – отец Андроник в задумчивости пожевал губами. – Слышал, у тебя нелады с золотолесцами?

– Есть немного. Кстати, до меня тоже дошли кое-какие слухи: будто вы, батюшка, сетуньцев в Лужники пускать запретили. С чего это – не секрет?

– Да какой там секрет… – настоятель горестно вздохнул. – Не тем они занялись сыне, ох, не тем. Уж не знаю, кто Седрика с пути сбивает, Золотые Леса или кто похуже, а только тревожно мне за Сетуньский Стан. И тебе лучше бы пока держаться от них подальше.