Георгий Старков - Ночь

Я увидела знакомый смутный образ впереди. И пошла за ним, потому что ничего другого не оставалось. Зато хотя бы не боялась, что на меня нападёт по пути очередной подземный монстр. ОНО не даст убить меня кому-то, кроме него — когда придёт время.

Скоро я была на поверхности.

Подземный ход в финальном рывке поднимался круто вверх. Мне пришлось ползти, время от времени делая передышки. Я не заметила, в какой миг образ передо мной исчез. Но когда моих щёк коснулся ветер, гуляющий по пустырю, светлячка уже не было. Монстр не ушёл, но отдалился, на какое-то время предоставив меня самой себе.

Было холодно. Гораздо холоднее, чем раньше — а одежда у меня вконец изорвалась и едва прикрывала грудь, спину и ягодицы. Рукава и штанины почти оторвались. Шапку я потеряла. После первого же любовного объятия ветра я дрожала, как осиновый лист. Стало ясно, что до Маяка нужно добираться одним броском, без ночлега. Если меня угораздит заснуть по дороге, то подняться я уже не смогу.

Я подняла взор и увидела его — синий луч, приветствующий меня вновь, как старого доброго знакомого. Маяк был на месте, что бы там ни говорил Изрл. Он продолжал светить, порождая причудливую мысль: возможно, луч во мгле предназначался только для моих глаз, и никто другой (кроме, быть может, НЕГО) его и не мог видеть.

Успокаивающее вращение заворожило меня, и я в упоении любовалась небесным светильником, пока холод не залез под кожу и не дал мне знать, что пора идти.

Я сделала шаг. Пыль вилась под ногами. И тут к моей ноге прижалось тёплое мохнатое тельце.

«Вздор», — раздражённо подумала я и подняла ногу, чтобы сделать очередной шаг. Тёплый комок проворно отскочил к другой ноге и принялся царапать мелкими когтями истлевшие кроссовки.

— Киппи? — позвала я очень тихо и наклонилась вперёд: не для того, чтобы лучше видеть, но чтобы лучше слышать. Если это бельчонок, то он не станет молчать. Ни в коем разе.

Он заговорил.

«Анна, ты жива!».

Я заплакала. Опустилась на колени и коснулась зверька ладонью. Он тут же вскарабкался вверх по руке, чтобы вскочить на плечо, но я остановила его другой рукой и стала гладить, не разрешая себе поверить, что это он. Не мог быть он. Ведь иначе получается, что Киппи терпеливо ждал меня на месте разлуки три… или сколько там дней… в-общем, уйму времени. Белки на такое не способны. Он должен был давно уйти в пустырь. Голод заставил бы его забыть о подружке.

Но этого не произошло.

— Ты жив? — причитала я, поправляя взлохматившуюся шерсть, которая напоминала солому. — О Господи, Киппи… ты не умер. Как ты выжил? Где нашёл себе еду?

Киппи сообщил мне на полном серьёзе, что еду он так и не нашёл. Влагу высасывал из корней трав на пустыре… столько, сколько мог найти. Ещё он сказал, что безумно переживал за меня, но спуститься под землю не мог, потому что иначе сразу заплутал бы: запах толпы монстров начисто сбивал мой запах. Киппи сказал, что бывали, конечно, и лучшие времена, но какое-то время он потерпеть сможет.

— Ещё ведь не поздно? — спросила я. — Киппи, скажи, миленький… мы не опоздали, да? Мы можем идти к Маяку?

Он ответил уверенно, без тени сомнения в голосе:

«Да. Мы можем».

Я поцеловала его в мордочку. Потом не удержалась и принялась целовать куда ни попадя, пока рот у меня не наполнился вылинявшей шерстью. Ветер продолжал бесноваться, и за его тоскливыми завываниями терялся взгляд наблюдающего за мной монстра, но на какое-то время я перестала мёрзнуть и бояться.

Солнце поднималось медленно и величественно, как просыпается исполин, спавший тысячелетиями в глубине пещеры. На горизонте забрезжили первые лучи рассвета — белые и синие, которые затем смешались в один нежно-розовый цвет. Из-под линии, разграничивающей небо и землю, робко выглянул краешек пылающего диска. Выглянул так застенчиво, что казалось: вот-вот солнце решит, что ещё рано, и зайдёт обратно. Но солнце не испугалось тьмы и бросило ей вызов, завоёвывая всё больше пространства. Чёрное небо стало фиолетовым; на нём стали видны высокие перистые облака, края которых горели румянцем.

Скоро небо озарилось такой знакомой из прежней жизни голубой лазурью. Светило больше не выглядело робким — оно взмывало ввысь во всю мощь колесницы Гелиоса и благодетельствовало истосковавшиеся по нему края своим спасительным светом. Я увидела долины с пожухшей травой и леса, бахрома которых стала жидкой и жёлтой. Пустырь, который я пересекла, был необъятен. Земля на нём выглядела даже уродливее, чем я представляла себе. Бесчисленные бугры, овражки, расселины — как кора старого дерева. Гиблое, смертельно больное место. Замка на пустыри я не увидела.

Я смотрела дальше, через леса, что я проткнула своим маршрутом. Вот она, узкая тропинка, по ней я шла: может, там ещё лежат пакетики от чипсов и пустые бутылки из-под колы. А вот хижина, где до меня ночевал Тейлор Грант, такая маленькая и уютная. Взгляд скользил дальше, как лодка по глади воды. Когда деревья кончились, я увидела родной город.

Пустые кварталы, пустые площади, мёртвые здания. Я обозревала город с высоты птичьего полёта, надеясь увидеть какое-то движение, свидетельство наличия живой души. Но нет — если что и шевелилось, то только солнечные блики в окнах. Мне стало невыносимо тоскливо, когда я узрела чёрную башню ратуши с отсутствующими стрелками. Пустой циферблат лыбился мне, утверждая, что никакого солнца нет, а есть лишь очередное видение, погружающее меня в тёмный ил сумасшествия.

Пустой город вселял страх. Я сочла за благо развернуть свой всепроникающий взор и устремить его вперёд. Там громоздилась гора, высокая, но с пологим склоном. Взмыв наверх, я увидела, что гора — лишь начало длинных горных хребтов, которые тянулись далеко за горизонт, туда, где нет ни одного человеческого поселения, а леса так густы, что сквозь них не протиснется и маленький ребёнок. У кромки горизонта блестел синий туман. Море? Река? А может, океан?.. Меня снова зазнобило, и я стала изучать строение, которое высилось на вершине горы.

Маяк. Большая серая сигарообразная башня, сужающаяся кверху. Такие башни обычно устанавливают на берегу у причала. Эта же стояла на горе. Мощный прожектор на вершине Маяка бездействовал, вращение прекратилось. Маяк был безлюден.

Не может быть, подумала я. Что за жестокое видение. Нужно просыпаться. Я давала себе слово не спать…

Проснись!

Я вырвала себя из солнечного мирка, в последний раз сожалением взглянув на жёлтого гиганта, дающего свет и тепло. Лазурь вспыхнула и погасла, спикировав во тьму. Перистые облака скучились, стали тучами. Лёгкий ветерок вылился ураганным шквалом. Я обнаружила, что продолжаю брести у подножия горы в темноте — заснула на ходу. Меня знобило, но вес бельчонка на плече действовал умиротворяюще.