Георгий Старков - Дневник Кати Громовой

Проблема в том, что я раньше никогда не стреляла, и Марта тоже. Мы понятия не имеем, как эти штуки заряжать и как стрелять. Завтра постараемся разобраться.

Только что была ещё одна ракета, на этот раз красная. Это явно сигнал собираться.

Я боюсь, что Марта сломала ключицу. Может, и нет, но правой рукой она практически не может шевелить. Когда она сделала выстрел, ружьё стукнуло её по плечу так сильно, что она упала на спину. На ключице теперь огромный синяк. Сама я после такого побоялась стрелять. Но главное, что мы всё-таки разобрались и смогли сделать выстрел. Очень долго не понимали, как «раскрывать» ружьё, чтобы вставлять патрон, мучились целый час — а оказалось, нужно было просто нажать посильнее, и оно «ломается». Потом Марта нажимала на курок, нажимала, и ничего не происходило. Дело было в предохранителе, но мы не сразу его заметили. Когда, наконец, разобрались, Марта выстрелила в небо, и тут как бабахнуло — я едва не оглохла. Даже не сразу поняла, что Марте плохо, думала, что она от страха свалилась. Если у неё и правда сломана кость, то это очень плохо.

Я всё-таки научилась стрелять! Самое главное — нужно перед выстрелом очень крепко прижать ружье к плечу, чтобы оно не врезалось в тело с разгону. Так тоже больно, но не вышибает, как Марту. У неё, кстати, рука уже лучше — ключица цела. Но стрелять сегодня отказалась.

Потратила 12 патронов, пока училась…

Вот что, Дневник, давай я тебе завтра утром расскажу о предстоящем походе. Сегодня рука болит просто ужасно — весь день возилась с тяжёлым ружьём и получала удары по плечу, так что извини.

Твоя Катя.

Отлично, теперь рука затекла — как дерево. Но я всё равно напишу, потому что позже может не остаться времени.

Итак, сегодня мы с Мартой выдвинемся в центр. Долго уговаривать её не пришлось — она всё сама поняла, когда мы ходили за ружьями. Даже не стала ныть на любимый мотив «никуда не уйду из своего дома». Рука у неё всё ещё болит, но держать ружьё она может. Так что с ней всё ОК.

А мне страшно. Я ей этого, конечно, не показываю, но всю ночь думала: а может, взять и всё отменить? Ну или хотя бы отложить. Нам тут хорошо, безопасно, есть чем питаться и топить печь. А в центральных кварталах может случиться всё, что угодно. Вдруг там остались одни «ночные полицейские»?.. Но ведь кто-то пускает ракету, и мне почему-то кажется, что это не бандиты какие-нибудь, а нормальные люди.

Идти будем так: сначала до областной больницы, потом оттуда по улице Высоцкого до Дзержинского, а там выйдем на проспект Ленина (примерно оттуда пускали ракету). Если никого не найдём, придётся возвращаться, но это вряд ли.

Пожелай нам удачи, Дневник. И не бойся — тебя я, конечно же, возьму с собой.

Твоя Катя.

А вот и я, дорогой Дневник! Жива-цела. Ух, сколько всего нового было за эти два дня! Только сейчас нашла время, чтобы достать тебя из сумки. Все пока спят (всего 5 часов утра), так что у меня есть время спокойно описать всё, что произошло.

Позавчера мы с Мартой вышли из дома и отправились в центр. Дошли до улицы Высоцкого, до этого никого не видели, кроме трупов. Чем дальше мы шли, тем больше их было. В воздухе из-за них чувствовался неприятный запах. Потом возле ТЦ «Олимпия» мы увидели человека, который сидел на крыльце и курил. Он удивился, увидев нас, и стал шутить, типа, девчонки, с войны вернулись?.. Оказалось, его зовут Сергей. От него мы узнали, что всё не так плохо: к Новому году в городе появилось много мародёров, но потом многие поумирали от КС, а тех, кто остался, начали ловить военные. Правда, одна банда сумела захватить военную технику и оружие, которые остались без присмотра из-за эпидемии, и попыталась идти против военных. В середине месяца они устроили сражение в центре города (должно быть, звуки этого боя мы и слышали тогда). Военные без особого труда победили мародёров, потому что у них было больше оружия, и с тех пор в городе стало спокойно.

Ты не представляешь, Дневник, как я рада была это слышать. Сидя в своей глухой норке на краю города, я навоображала себе всяких ужасов, а всё оказалось намного лучше.

Сергей сказал, чтобы мы были поосторожнее с ружьями, потому что военные запрещают носить оружие гражданским, и нас могут запросто арестовать. Марта хотела сразу бросить своё ружьё, но я остановила её, потому что всё равно боялась. Вообще, конечно, зря — когда мы дошли до Дзержинского, нас сразу остановили. Там стояла военная машина. Как солдаты увидели нас, стали кричать, чтобы мы бросили ружья. Мы сделали это, и только после этого нам разрешили подойти.

Сначала нас повезли в Дом печати. Я там впервые за последние недели увидела электрический свет. Нас долго допрашивали, причём самое утомительное было то, что приходилось рассказывать одно и то же несколько раз: как только мы с Мартой заканчивали рассказывать свою историю одному человеку, заходил другой и тоже требовал объяснить, откуда мы взялись, и так по кругу. В конце концов, нам выдали «удостоверение» — это такая синенькая бумага с фотографией, именем и возрастом. Нам сказали всегда носить его с собой и показывать по первому требованию, это теперь у нас вместо паспорта. Потом нас с Мартой отвезли в школу-интернат № 7 и выделили там одну комнату на двоих. «Ждите распределения на работу, — сказал человек, который привёз нас в интернат. — Людей осталось мало, а работы, сами понимаете, навалом. Так что никто у нас не сидит без дела».

В интернате был свет, хотя лампы светили тускло. Батареи были тёплыми, но в здании всё равно было холодновато. В столовке, когда мы показали удостоверение, нам выдали еду — тефтели с рисом, чёрный хлеб и масло. После ужина мы с Мартой походили по этажам. Ни с кем познакомиться не удалось — все суетились. В принципе, если они привозят сюда всех «новеньких», это логично. Поэтому мы вернулись в свою комнату, там поболтали немного и быстро легли спать — за день успели напереживаться и устать.

Вчера утром сразу после завтрака (манная каша, хлеб, сгущёнка) по громкой связи объявили, чтобы все, недавно получившие удостоверения, собрались в актовом зале. Таких оказалось около десяти человек. В зале были врачи и военные, стояли кабинки для осмотра. Врачу опять пришлось рассказать о том, когда я болела ГЧ, как проходила болезнь, как умерли мои родственники, а потом он осматривал оставшуюся на теле сыпь и что-то записывал. Как я поняла с его слов, среди живых нет ни одного, кто не перенёс ГЧ до второй волны — КС выкосила всех. Потом со мной разговаривал лысый военный. Он представлялся мне, но я забыла его фамилию — какая-то длинная. Зато запомнила, что он капитан по званию. И этот капитан спрашивал меня, что я умею делать, где раньше работала и т. д. Я честно сказала, что нигде не работала, только поступила в редакцию газеты перед тем, как заболеть чумой, но так не проработала там ни дня. Узнав, что я умею работать с компьютером, капитан сказал, что это хорошо — буду помощницей при штабе, там как раз много работы с документами. Он выписал мне направление на работу и сказал, что мне нужно ехать обратно в Дом печати и зайти с этой бумагой в 202-й кабинет — там мне всё объяснят. Я, конечно, не стала сразу уезжать, а подождала Марту. Её распределили в «пищевой блок», хотя почему именно туда, я не поняла: поваром она раньше не работала. Ей нужно было идти в комбинат питания на Гвардейской. Так что нам пришлось разделиться, но мы пообещали друг другу вернуться во двор интерната вечером и там встретиться.