Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Гонгора посмотрел на Лиса. Ни в каких городах тот не нуждался. Он не плохо чувствовал себя безо всяких городов, если бы еще рацион подняли до приемлемого уровня, ни о чем лучшем с его конституцией и запросами нельзя было и помыслить. Сурки, к слову сказать, ему очень нравились, но они требовали неслыханной терпеливости и изворотливости. Дело с сурками продвигалось плохо. Улисс тоже отдыхал, загнанно дышал, рассевшись рядом, раскачивая влажным вогнутым кончиком языка, рассеянно бегая по сторонам темными бестыжими глазками и неопределенно улыбаясь, улавливая носом достигавшие его запахи и с удовольствием следя за удивительными метаморфозами вермишели и рыбок самых скромных размеров в жидковатой гречневой пурге, что вольно болталась в разношенных сводах черного от наслоений копоти котелка. Это была хорошая еда. Вот к этому он никак не мог привыкнуть. Гонгора отчетливо чувствовал исходившее от него глубокое удовлетворение относительно общего состояния дел на сегодня с небольшим налетом мягкого недоумения. Улисс не сразу оставил попытки убедить Гонгору, что тот занимается ерундой и систематически портит добрую еду. Ладно, пробормотал Гонгора, здоровее будем. Все болезни от переедания. Он видел перед собой старую картинку с затрапезным Лисом, блуждающим по кухне и квартирному коридору из угла в угол с уже практически пустой большой родной кастрюлей в зубах, будучи не в силах с ней расстаться – не от голода, а больше по привычке, роняя ее на линолеум, с грохотом обрушивая члены на пол. Если ее не отнять, он так и будет до вечера придавать полированным металлическим стенкам неестественный блеск.

Гонгора долго, не спеша пил чай на листьях смородины, ссыпая остатки витаминизированных сливок, глядя на первую, слабую еще, одинокую звездочку: звездочка подрагивала в глубине неправдоподобно ультрамаринового, пустого, медленного неба. Удобно пристроившись к нагретому мосластому боку дрыхшего Улисса, поддерживая тепло звучно трескавшего костра смолистым сушняком, он слушал оцепенявшее, очень к месту звучавшее здесь сейчас серебристое пение средневекового инструмента и диких далеких флейт, думая, что, наверное, и в самом деле, поучительно было взять этот барьер и спуститься – хотя бы для того, чтобы потом иметь прекрасную возможность рассматривать на бархатистом затылке пчелообразной желто-полосатой мухи, повисшей на кончике пальца, удивительно точно искаженные подробности своего далекого, микроскопически-ничтожного отражения. Отсюда до утра – уже рукой подать. Как мухе до меня. Хоботок подвижен и неутомим, брюшко ни на минуту не остается в покое, все мысли предельны, лаконичны и по-своему закончены. Образец вольного воздухоплавания. Интересный пример мимикрии, беззастенчивый и неустрашимый, чуть ли не все поверяющий на вкус. Лесная пчела пчелой. И врагов нет, наверное. Как-то же называется, узнать бы, как. Впрочем, нет, не хотелось этого узнавать, ни к чему здесь были названия. …Правда, не с таким риском, додумал он мысль. Или с таким, но не такой ценой. Хотя и цена тоже вроде… – другой тут не может быть. Гонгора забыл, что хотел сказать. Он осторожно вытянул указательный палец, не спуская глаз с его кончика. Этажи, снова подумал он. Сейчас это казалось невозможным и немыслимым – вставать, убираться и мыть. Он накрыл все хозяйство клеенкой. Сил оставалось только на то, чтобы еще раз смазать сочащиеся ноющие ссадины, доползти, наконец, до разостланного спальника и сразу же выключиться. Он, кряхтя, пробирался под пологом палатки, путаясь в шнурках, засыпая на ходу, не в силах прогнать надолго зависшее чего-то у глаз выцветшее зеленое пятнышко с толстенькими взаимопроникающими стрелками и крохотными буковками по окружности: «Der Grüne Punkt». Слегка подмятый с боков прозрачный баллон с горстью сухих сливок он решил оставить там, где был. Горизонтальному положению предстояли километры новых испытаний.

Каменный колодец скалистого ущелья выползал вместе с ним в ночь. Далеко вверху неровные края обрывов выгорали алым и фиолетовым, чтобы прикрыться невесомым, прозрачным, звездным, ущелье вошло в полосу угрюмых плотных теней. Утомленный настигшим его накануне ужином, Улисс ни на что не реагировал, тряся мохнатыми щеками и дергая лапами. Спал он теперь на привязи, и не сказать, что очень хорошо, стоило только солнцу уйти за деревья, как его постоянно что-то начинало выводить из себя, он то и дело шумно, вызывающе встряхивался, будил Гонгору ночами, случалось, даже на что-то бросался и предостерегающе рявкал ночи напролет. А днем по дороге им неожиданно и не совсем к месту повстречался рассевшийся на высохшем дереве небольшой мишка в светло-бурой лоснившейся шубке, с глумливым взглядом маленьких глазок, тяжеловесно-округлый и весьма подвижный. Завидев пришельцев, мишка, шурша осыпающейся корой, ловко взобрался повыше, чтобы лучше видеть, и Улисс, ничего подобного в своей жизни раньше не обонявший, уже с самого утра пребывавший в приподнято-дурном рабочем настроении, взорвался, больше не считая нужным сдерживаться, жаждая крови, наблюдая, похоже, неприятеля на собственной территории уже втоптанным в грязь. Он успел выложить косолапому все, что думал о нем и его семействе, не оставив без внимания весь его вид, подвид и род, успешно расходуя скопившееся за день раздражение, – Гонгора только морщился, обеими руками за шиворот оттаскивая его подальше в сторону, желая как можно скорее пересечь открытый участок чужой территории, поскольку было неизвестно, сколько еще таких же жутко подвижных мишек сидят сейчас поблизости по деревьям. Сидят и слушают. Было очень неудобно.

Гонгора, наглухо прикрывая за собой полог палатки и усаживаясь, заботливо расположил многострадальные бедра на пятках и прикрыл глаза. «Слушай, – сказал ему Штиис, подложив в камин еще дров, – хорошо смотрится, блеск просто: стакан ночи. Лесной дух Змея, распахнутый банд „Логики предпрошедшего“ – и старый нож на темных страницах эволюции. Потертая рукоять и зеркальное лезвие на древних сагах. Вот и не сочувствуй после этого самому себе». Эта картинка отчего-то не забывалась. Они многозначительно посмеялись тогда, но каждый имел в виду свое.

Kогда расплавленное солнце взгромоздилось на макушку белой раскаленной скалы, с которой начиналась целая гряда таких же неприступных истрескавшихся глыб, что обрывом уходили за горизонт по другую сторону реки, и немедленно принялось жарить, Гонгора решил, что на сегодня, видимо, хватит. Уютная чистенькая лужайка понравилась сразу, на возвышении в тени и близко к воде, он избегал ставить жилую полусферу у самой воды, уже наученный опытом, хотя там обычно всегда присутствовал некоторый сквознячок, который очень не нравился большим лесным комарам. Здесь хотя еще ждало своего часа другое несчастье, какие-то мелкие, наглые, пухлые, полосатые мошки, по сравнению е которыми приставания озверелых комаров, оголодавших до потери всякого ощущения реальности, воспринимались как легкий укрепляющий массаж. Ядовитые укусы тех саднили неделю, и чем сильнее были расчесы, тем сильнее они саднили. Горные речки имели одну нехорошую склонность в сжатые сроки превращаться в ревущий бурный поток, ворочающий с корнями вырванные пни и деревья, которому ничего не стоило подняться и на метр, и на два, и на сколько ему понравится, если где-то в горах пройдет гроза. Раз глубокой ночью Гонгору уже чуть не смыло, спасибо Улиссу, если бы не Улисс без рюкзака, по крайней мере, можно было остаться свободно. Земляничная полянка оказалась на редкость хороша, лес со всех сторон, вода проглядывала сквозь подлесок и сосны. Громко потрескивал костер и раскачивался влажный котелок, ночлег, судя по всему, сегодня ожидал в тишине и покое, преодоленное за день заслуживало ночлега в тишине и покое. Большая часть супных пакетов и пакетов с кашей осталась еще в предместьях Кислого озера, на памятном болоте, обед вышел более чем умеренный, это все же еще не самый конец Тропы, и приходилось экономить. Улисс был заметно разочарован выпавшей ему долей, демонстративно облизав тарелку, удалился, растянувшись под кустом, зарылся в высокую зелень, не переставая стрелять сквозь стебли осуждающими внимательными глазами. Вечером, вечером, пробормотал Гонгора, завязывая сухари в мешочек и убирая посуду. На сытый желудок лучше спится.