Сен ВЕСТО - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

В палатке царил идеальный порядок. Зрительная труба в чехле висела под потолком, подальше от солнца и чтоб не путалась под ногами. Обезглавленный рюкзак в углу, слева – готовые к тихому часу матрац и спальник, в изголовье на всякий случай по обычаю нож и ножны. Как всегда, чисто подметено и прибрано. Чересчур светло и душно, полог нараспашку. Нагретый синий свет давил на глаза. Спать не дали. Вначале головой был испытан такой натиск мыслей, который не случался уже неделю, мысли были большие и безвкусные, они не умели уместиться в голове и чувствительно увеличивали давление на внутренние стенки черепной коробки. Эшелоны обрывков, фрагментов, случайно оброненных деталей, скупых зарисовок, бесценных идей, целых фраз, недосказанностей, прекрасной, по-видимому, стихотворной, но совершенно не доступной сейчас запоминанию формы, безупречно выверенной, по обыкновению, ядовитой, прозы в три языка без особого желания, уныло переругиваясь и наступая друг другу на пятки, преодолевали не освоенные еще кубометры сознания, и не было им видно ни конца ни края. Откинутый в ногах полог палатки прохлады отчего-то почти не давал, наверное, следовало бы прежде разуться, однако уже с минуты на минуту ожидалось прибытие сна, и двигаться не хотелось. Вязанка стрел, ее царапающиеся и цепляющиеся за все на свете устрашающие наконечники, как стало теперь казаться, лежали непростительно близко к поверхности легко ранимого надувного ложа, и их пришлось сдвигать дальше. Невозможно было найти такое положение, чтобы в одно из бедер ничего бы не упиралось и не мешало сосредоточиться на главном, под ним оказывался то компас под замусоленным уже полиэтиленовым пакетиком Эн-Зэ, то распухшая записная книжка с деньгами, документами и кучей бесполезных сведений создавала почти непреодолимую преграду к ожидаемому забытью, и продолжалось все это целую вечность. Блокнот пришлось вынуть и положить в изголовье на нож. Гонгора, двигаясь экономно, стараясь не расплескать остатки настоянной дремоты, улегся и представил себе, как ближе к концу дня ни к селу, ни к городу вдруг собирается несусветная гроза, палатку вместе с ним смывает, и он благополучно остается без документов. Или как на него, мирно спящего и ничего не подозревающего, совершается бандитское нападение аборигенов, и он, позабыв в палатке подарок деда и книжку с деньгами, вынужден поспешно скрыться в чаще, в неравном поединке успев обезоружить перед тем двоих и ловко снять без промаха летящими стрелами прочий хрипло голосящий бородатый народ и всадников на полном скаку. Всадники, кувыркаясь и матерясь, по одному разбрасывают в стороны песок, Лис оживленно комментирует происходящее, и все довольны. Однако, помедлив, отмечал он здесь же, все дело в том, что прекрасная стройноногая предводительница с мгновенно отрезвляющим, парализующим взглядом хирурга и чудно приподнятым капризным детским носиком этим, по всей видимости, не удовлетворится, и по всему лесу начнется большая облава, с погонями и перестрелками… Тихо выругавшись, Гонгора со стоном приподнял себя на локте, достал из блокнота полиэтиленовый мешочек с паспортом и потертым в уголку удостоверением альпиниста-спасателя и затолкал в карман. Это у него называлось «защита от дурака», давно став привычкой. Этим утром, как планировалось, Гонгора с Улиссом успешно достигли и пересекли новый железобетонный мост, последнее слово техники, безлюдный отчего-то свежеуложенный тракт с прекрасным покрытием – и потом маршировали еще чуть не до обеда, это означало, что своя Лунная тропа в этот раз будет пройдена до конца. Это означаю, что скоро домой. Улисс теперь выглядел каким-то особенно молчаливым. Сегодня он был воплощение природной скромности, послушания, терпения и душевной мягкости, застенчиво поглядывая влажными глазами снизу вверх и буднично встряхивая ушами. А предводительницы в этих краях, конечно, водятся спортивные, черноволосые, неприступные, обращающиеся с винтовкой почти как я с карандашом. Он представил себе, что у нее непривычно короткая, «под мальчика», стрижка, которая очень шла этой бандитке с тонким аристократическим личиком то ли бестии, то ли феи из голливудской сказки, и как он на краю обрыва скалы учит ее пользоваться страховкой, она улыбается ему, не слушая, и совсем почти не боится, на этом месте он было наконец заснул, но тут где-то у самой палатки, почти под ухом – похоже, там, где он перед тем опрометчиво оставил, не успев захоронить, пустую консервную банку из-под тушенки, затолкав в нее измазанную в каше газетную шелуху – начали почти не стесняясь, громко шуршать и греметь. Было ясно, что заснуть сегодня и никогда уже не удастся. Лис должен спать, находившись за день. Как всегда, настырные и наглые в своих начинаниях послеобеденные птички. Сучки-синички, которые возиться не могли выбрать более удобного момента…

Сколько он ни вслушивался, ни напрягался, ничего нового или подозрительного в звуках не улавливалось. Собственно, звуков никаких не было. Гонгора еще сквозь сон почувствовал некое смутное беспокойство, и усилием воли принудил себя приоткрыть один глаз. Особой опасностью как будто не пахло, он, мучительно щурясь, выглянул из-под локтя и первое, что увидел, это широкий зад Лиса. Его трудно было не увидеть, Лис, по обыкновению, выставившись в палатку, занимал собой все подступы и весь выход, широко расставив лапы, помахивая лохматым хвостом с той знакомой медлительной амплитудой, с какой обычно обдумывал свой следующий шаг, поднимая в помещении небольшой сквозняк. Продолжая щуриться на апоплектически темный, сильно сдавший к концу дня гигантский багровый диск светила, бивший своим теплом через срез полога прямо в лицо, Гонгора отодвинул Лисий зад в сторону и сунулся из палатки. Точно по курсу, в направлении ближе и вдоль берега, через заросли под каменной стеной неторопливо проплывали рога. Гонгора не сразу сообразил, что это именно рога, в глазу постоянно что-то висло и мешало смотреть, но потом зрение вдруг разом прояснилось и во рту пересохло. Нет, какая наглость, буксовала поначалу мысль на одном месте, пока он гладил вокруг себя рукой, не отрывая от зарослей глаз, пытаясь нащупать под собой натянутый лук и прикидывая, насколько может еще хватить терпеливости у Лиса. Просто класс. Дикий козел. Или, точнее, коза. Или канна, если они здесь ходят, конечно. Спать больше не хотелось. Сейчас, впрочем, важнее было определить, кто из них троих успеет предпринять что-то раньше остальных. Гонгора нашарил наконец под собой шершавый створ слегка подрагивавшего даже от своей натянутости и тяжести лука и, не медля, пригибаясь до самой земли, покинул палатку, как покидает свое гнездо запрограммированная на удачу крылатая ракета, на ходу закидывая за спину значительно отощавшую за эти дни вязанку стрел в перетянутом резинкой мешочке, неслышной тенью пересекая лужайку по диагонали, – однако тут же вернулся, в спешном порядке ухватил с палаточного полога конец длинного поводка, пристегнул к свободно болтавшимся стальным позвонкам ошейника Лиса, который все рвался понюхать, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу, другой конец поводка крепко, на пару узлов, привязал к стволу нависавшего над палаткой дерева. Улисс не возражал.