Александр Бутенко - Если бы Конфуций был блондинкой

Встретили Диму Коня.

Встретишь Коня – накуришься. Народная примета. У Димы всегда с собой есть.

У него тайник в кедах.

Он вынул тайник и как-то сразу уменьшился в росте.

К вечеру наметилось грозовое предупреждение. Усиливающийся ветер срывал плохо закреплённые тенты.

Палатка у нас держалась на соплях.

Мы с Максимильяно полезли внутрь (споткнулись о Гошу), застали там Лёву и ещё кого-то, пытающихся раскурить сухой.

Мы им пытались объяснить, что очень скоро палатку смоет к едрене фене, но на такие мелочи всем было насрать.

В тот момент, когда Лёва таки торжественно пыхнул, ударил такой ливень, что пол палатки пошёл заливаться водой в считанные секунды.

Мы с Максимильяно сумели-таки вытащить свои вещи, перебираясь через Гошу. Лёва смотрел на окружающий мир как на предателя. Поддерживающее палатку полено при очередном ударе стихии треснуло его по лбу.

– Чё делать? – вслух рассуждал Максимильяно.

– Да пошло оно все к чёрту! Пойдём концерт смотреть, – рассердился я.

Мы пошли. Концерт оказался отличным.

В темноте искать палатку смысла не было. Мы пошли на станцию.

Станция сюрреальная – будка, а кругом ровная священная крымская земля. Поодаль шумит море, в другую сторону – железная дорога и камыши лимана.

У будки восьмиугольные окна. В них видно чёрное южное небо, которое раздирают грозовые сполохи.

На станции тут и там лежали тела. Почти не разговаривали.

Нашли выброшенный кем-то бульбулятор. Оставалось от Диминой заначки.

Раскурили. Кумар повёл куда-то сознание, в сладкий мерцающий сон.

У меня с собой была тряпичная циновка. Легли на неё с Максимильяно оба, как два бойца-товарища.

Впрочем, мы и есть два бойца-товарища – с первого класса школы дружим, шутка ли.

Мы смотрели в восьмиугольные окна на грозу.

Было что-то в этом феерически прекрасное, что-то очень глубинное, тонкое, хтоническое. Просто два никому не нужных одиночества, коротающие ночь на земле равнодушного мира на одной циновке, как под одной шинелью.

Один на один с отблесками ночной грозы.

Сладкий сон после надрывного отдыха пришел незаметно.

Рассвело. В море купались голые Барни Гринуэй и Шейн Эмбери из Napalm Death, кумиры детства.

Странное ощущение: те самые люди, с фотографии на обложке кассеты, в лица которых вглядывался – и они казались небожителями из далёкого мира – и вот они, голые, купаются в утреннем крымском море, на «Солнышке».

Палатка лежала мокрой кучей. Поверх палатки, раскинув длани, охраняя собой имущество, храпел Гоша.

Билеты на поезд из Евпатории были лишь на следующий день, на вечер.

Ставить палатку снова не было ни малейшего желания.

Мы были очень уставшими, изнасилованными всеми этими дурными днями. Очень хотелось выспаться.

Я предложил собрать палатку, доехать до Евпатории, оставить её там в камере хранения, чтобы забрать перед выездом, а потом… да будет видно, что потом.

Разбудили Гошу. Он был горд тем, что охранял палатку. Казалось, что будь у него собачий хвост – он им сейчас завиляет.

В камере хранения нужно придумать код – одна буква и три цифры.

Знаете, к аудиокассетам прилагались такие наклейки – с буквами, с цифрами.

Букв там всего две возможных, А и В – для обозначения сторон. Цифр все десять.

Как-то ныне покойный Бурзумий собрал из них единственное, что придумал возможным – надпись ВОВА 666, где нуль выполнял роль О.

Я не придумал ничего лучше, чем забить это же паролем – поставил В 666 и захлопнул за палаткой крышку.

На вокзале Евпатории предлагают комнаты внаём. Но никто не хочет сдавать на одну ночь.

Мы с Максимильяно психанули, увидели маршрутку в Симферополь. Приехали туда. Там нам не понравилось.

– Поехали в Севастополь?

– Да поехали.

Приехали. Гуляли по Севастополю.

Ну до чего же прекрасный город!

Купили в Макдональдсе гамбургеров, зашли на холм, присели их съесть.

В этот момент где-то ударило щемящее душу пение муэдзина.

Попыток снять на одну ночь жильё не предпринимали.

Пока гуляли, присмотрели место, где решили заночевать – склон над автомобильной дорогой.

Внизу бухта. Вид прекрасный до свинского пьяного сентиментального рыданья.

Пусть не самое удобное ложе всё на той же циновке, но в сто раз лучше, чем в палатке, уткнувшись в чьи-то носки.

Забрались. Вечерело. По бухте зажглась гирлянда огней. Воздух стал вкусно синим. Заснули, как младенцы. Два кореша.

Максимильяно только с утра рассказал – просыпаюсь, говорит, от того, что рядом кто-то ходит. Оглянулся – никого. Ночь, внизу бухта, стихли звуки, изредка чайка крикнет.

Лёг снова – что такое, опять шорох, словно крадётся кто.

Осматривается кругом – ну только разве что если ниндзя прячется, а так никого не видно.

Плюнул Макс, повернулся на другой бок, и… и нос к носу столкнулся с ёжиком. Глаза в глаза. Охреневшие друг на друга смотрят.

Ёжик всё таки первый признал в двуногом царя природы и ретировался.

Много позже, когда я вновь попал в Севастополь, я из любопытства разыскал то место, где мы дрыхли. Мама дорогая! Вот же нас таращило! Понятия не имею, как можно было спать на таком отвесном склоне, а плюс к тому – прямо над нами было главное, суперохраняемое управление черноморским флотом, которое мы тогда тупо не заметили. Это примерно как не заметить слона.

Проснулись, поехали снова в Евпаторию. Надо было дождаться вечера, а там уж упасть на полку поезда, и пошло оно все лесом. Холодным, норвежским.

Вновь страшно хотелось спать. Бродили по Евпатории, убивали время.

Играли во все дурные автоматы, стреляли во всех тирах, выпили галлон колы, которую разбавляли растворимым кофе.

Садились на лавочки и начинали клевать носом.

Забрели в местный зоопарк – он маленький, клетки крошечные, и звери в них давно сошли с ума. В прямом смысле – они бегают или прыгают непрерывно по одному маршруту. Могут так час, могут два. Жутковатое зрелище.

Тут подошел к нам хлопец – подросток ещё, скорее всего, лет 16—17. Заговорил, представился Колей. Странный такой – пугливые глаза, сильно скошенные косоглазием, оттого прямо не смотрит, словно в страхе вечно уводит взгляд.

Местный. Работает в зоопарке, кормит зверей.

Оно и видно – такой же потерянный, как и они.

Расспросил нас про фестиваль, какие-то вопросы невпопад. Как будто интервью берёт.

Спросил о том, о сём.

Нам не слишком весело с ним болтать, но всё равно время убиваем.

И вдруг он в болевую точку неожиданно спрашивает: «А вы поспать хотите?». А мы как в один голос подпрыгнули: «Да!».

Он говорит: «Сейчас работу скоро заканчиваю, можно пойти ко мне, поспите до вечера».

Попёрлись за ним. В пути всё те же расспросы невпопад.