Лёля Сакевич - Нелегко быть Музой

Обратно неслись очень быстро, графиня от страха была бледной с зеленым отливом. Может быть, ей корсет слишком жмет, поэтому такая бледность?

К дому подкатили минут за пять, выгрузили еле живую Мари, подскочившие слуги потащили ее внутрь, и я наконец огляделась.

Небольшой двухэтажный особняк светло-бежевого камня с белыми ставнями на окнах и красной черепичной крышей. По стенам вьется дикий виноград, на поляне напротив главного входа – раскидистый дуб. Не настолько старый, как в наше время, но несомненно тот же самый. Повсюду зелень, цветы и тишина. Кстати, дом был так себе – ничего особенного, чуть больше родительской дачи, хотя мы и не бароны.

Я обошла особняк – а вот здесь было красиво! Увитая розами арка вела в английский сад, аккуратно подстриженный и ухоженный. Узкие, посыпанные светлым песком тропинки между кустов и клумбы с белыми розами. За деревьями поблескивала река Эндр. Говорят, там очень красивые кувшинки, надо будет посмотреть. А дальше, в саду есть «Пруд Дьявола», на который мне тоже было бы любопытно взглянуть…

– Аврора! – взволнованный хриплый голос заставил меня оглянуться.

Ну, наконец-то! Вот он, мой герой. Шопен.

Он торопливо шел ко мне, почти бежал, держа в руках трость и светлый цилиндр. Его светло русые волосы были длиной почти до плеч, завивка немного растрепалась. Нежное, почти девичье лицо чуточку портила горбинка на носу, делая его несколько хищным. Симпатичный молодой человек (ему только тридцать два!), таких называют «франтами» – вон как вырядился в деревне-то! Бледный цвет лица и темные круги под красивыми голубыми глазами напомнили мне, что бедняга тяжело болен туберкулезом. И только заботливое внимание Жорж Санд позволяет ему сейчас активно творить. Именно в эти годы, в имении Санд, Шопен написал свои лучшие произведения.

– Это правда – то, что утверждает госпожа графиня? На вас напали медведи, и вы, Аврора, боролись с одним из них? – произнес он более спокойным тоном (кстати сказать, с жутким славянским акцентом, который я сама с трудом удалила из своей речи).

Мне стало смешно. Подавив хохот, я взяла его за руку и успокоила:

– Не переживайте, мальчик мой! Вы же знаете Мари, она вечно все преувеличивает. Не было медведей, был крохотный малыш, который испугался громогласной графини еще больше, чем она его! Лучше скажите, как вы себя чувствуете? Как провели ночь?

Его лицо моментально изменилось – заботливость, проскочившая было по чертам, сменилась кислым выражением обиженного баловня. Он, вздернув свой польский нос, сделал бровки «домиком», надул губки и уселся на скамеечку в тенек.

– Три раза кашель заставлял меня вставать! Три раза! И вы даже не соизволили заглянуть ко мне! А если бы я умер?! Нет, Аврора, вы не любите меня… Я стал вам безразличен…

Вставал ночью, значит, что-то пришло на ум, у гениев по ночам часто обострение бывает. Обострение гениальности.

Я подошла к нему вплотную, обняла и прижала к себе его голову. Длинные волосы были очень мягкими на ощупь, как у юной девочки. Он по-детски прижался, ясно – просто хочет, чтобы его пожалели. Невинное желание, простительное для любого, тем более для гения.

– Глупый мальчик… Я не просто люблю, я боготворю вас. Не бойтесь, вы не умрете. Пока мы вместе, с вами все будет хорошо, я позабочусь, обещаю. Уверена, что ночью вас, милый друг, посетило озарение. Вы обязаны наиграть мне все, что возникло в этой светлой голове! Обязаны!

Он улыбнулся – лицо опять изменилось, стало открытым и почти детским. Милый, оказывается, парень. Нужно гладить по шерстке, и он будет как шелковый.

– Аврора! Я наконец-то нашел ту связку, которую искал почти неделю. Именно гармонический фа-диез мажор, и никак иначе! И в том месте, что я вам вчера показывал, со скачком на октаву, надобно стаккато, только так!

Хм… И что бы эта абракадабра значила?

– Хм… Фредерик, мы совсем забыли о гостях, идемте к ним. Да и пора накрывать на обед, не так ли?

Приличной даме после дороги необходимо переодеться. Нам, солидным баронессам, моветон выходить к обеду в том, что было на нашей светлости с утра. Поэтому я поспешила освоиться в доме, разузнать, где чьи апартаменты, и вообще, что к чему. А то, не дай бог, припрешься по ошибке в комнату к Листу, вся в халате и бигудях, и скажешь, что тапочки потеряла – однозначно, поймут неправильно.

Апартаменты мадам Санд были на втором этаже. Три комнаты – спальня (будуар), рабочий кабинет и библиотека. Из спальни в соседнюю комнату вела дверь. Я заглянула туда: черный рояль с истертыми костяными клавишами, заваленный нотной бумагой стол, большая кровать и до боли знакомый запах, только вспомнить не могу, запах чего… Это келья нашего гения, именно здесь происходит таинство создания настоящего искусства. На инструменте – на пюпитре – стояла пачка исписанной нотной бумаги, серебряная чернильница, а рядом валялась пара перьев, обрывки и клочки бумаги. В общем, творческий беспорядок, или, проще выражаясь, бардак. Еще Хемингуэй говорил что-то о том, что без хаоса нет творчества (или будет говорить. Честно говоря, точно не помню, когда он жил).

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.