Лёля Сакевич - Нелегко быть Музой

Я огляделась – в полутемном небольшом помещении с высоченными потолками стены были изрисованы выше человеческого роста, но не граффити, а просто так, от балды. Какие-то непонятные слова, язык вроде бы русский, а слова неизвестные… Обернулась. Ха! Я в общественной уборной! Молодцы ребята с отдела переброски, нашли «неоживленное местечко», просто супер! Мне еще раз придется сюда явиться, чтобы обратно вернуться. Обалдеть…

Я толкнула массивную дверь и оказалась в длинном, освещенном двумя одинокими лампочками, коридоре, в конце которого отсвечивало высокое узкое окно. Учреждение какое-то, что ли, нечто официальное. Двое мужчин, пыхтя папиросами, тихо переговаривались у одной из выходящих в коридор дверей, на меня даже не взглянули.

Я подошла к грязному окну – на улице темно, лежит снег, горит невысокий фонарь, снуют люди. Ух, ты! Живая лошадь, телегу катит! Ой, хочу покататься! Я лошадей только в стереофильмах видела, а тут – живая! Боже, большая-то какая! Ой, супер!

Стоп. Варвара, успокойся, ты на серьезном задании. Как ребенок, право слово – лошадку увидела и растаяла.

Опомнившись, активировала камеру, достала навигатор. Так, я нахожусь на Лубянке, это место работы Галины. Это именно то здание, о котором говорили, что оно настолько большое, что с него Калыму и Камчатку видно. Значит, здесь есть кабинет Гали, или кабинет ее начальника, Николая Крыленко, кстати, одного из страшнейших «палачей» своего времени. Не хотелось бы встречаться с таким страшным человеком.

Надо взять зимнюю одежду и валить отсюда, быстрее ехать на Тверскую…

– Товарищ Бениславская, вот вы где, – раздалось из-за спины. Я обернулась.

Солидный лысый дядечка в военной форме с кожаными ремнями крест-накрест и почему-то без погон. Брови насупил и недовольно пыхтит, как паровоз – ясно, значит, начальник (надеюсь, не палач). Может, не Сам, но очень важный товарищ. Жаль, бейджиков в то время еще не было. Я вытянулась в струнку, показывая готовность прямо сейчас свернуть горы, или что там у них по служебной записке полагается. Но строгий босс только махнул рукой, приглашая в кабинет, и произнес:

– На столе. Чтобы завтра было готово.

В кабинете стоял грохот. Это толстенькая девушка с двумя шикарными косами стучала на старинной пишущей машинке. Хотя, «машинкой» это громоздкое чудовище на полстола назвать нельзя. Вторая такая же бандура стояла на соседнем столе, куда и показал начальничек. Это Галино рабочее место, ясно. А эта пачка исписанной каракулями бумаги – работа, которую я должна до завтра выполнить. Блеск. А я даже не знаю, с какой стороны подходить к этому экскаватору с буковками…

Я уселась за стол, сделав независимое лицо, и начала рассуждать. Советский Союз, куда я попала, предполагал взаимопомощь на основе доверия, а не на основе денежного вознаграждения. Если я начну трясти купюрами, меня могут и расстрелять, что совсем нежелательно. Надо подключать к работе длиннокосичную мадемуазель, решено.

Начальник уже ушел, и я перегнулась через стол к соседке.

– Слушай, помоги, а? Тороплюсь, бежать надо… Сделай за меня, пожалуйста! А я за тебя завтра посижу, ладно?

Она сделала мечтательные глаза и, вздохнув, прошептала:

– К своему торопишься? Опять концерт? Или очередной «суд над имажинистами»?

– Угадала, – загадочно улыбнулась я, схватила тонкое пальто и собралась к выходу.

– Стой! – окликнула меня спасительница. – А пакет?! Ты же весь день собирала, неужели забыла?

Я взяла довольно объемный бумажный пакет. Заглянула – газеты, прятать не надо. «Последние новости», «День» и еще какой-то «Руль». Точно, Галина собирала статьи про Есенина по его же просьбе. Вот ведь какие мы нарциссы, великие поэты прошлого…

Конечно, в здании управления Чрезвычайной Комиссии можно было бы и задержаться – отсканировать документы или показать сильных мира сего в рабочей обстановке, но задание у меня иное. Сделав каменное лицо, я спустилась вниз по широкой лестнице. Люди, попадавшиеся на пути, оказывались в основном мужчинами и в основном в форме. И при оружии. Жутковатое место! Говорят здесь, на Лубянке, в подвалах, именно в эти годы были самые настоящие пыточные! Но именно этот факт я подтверждать не намерена, у меня более мирные и культурные цели…

У выхода стоял совсем еще молоденький парнишка в длинной шинели и шапке, похожей на буденовку со звездой в полголовы. Он придерживал поставленное прикладом на пол ружье. Нет, не ружье, а винтовку с длиннющим штыком. Жуть. Пацан глянул на меня, подмигнул и подкрутил жиденький ус. Я сделала лицо кирпичом и прошествовала мимо: будет еще серьезный секретарь ВЧК обращать внимание на какого-то секьюрити!

На улице было довольно тепло для середины декабря. Шел небольшой снежок, куда-то торопились толпы. Что поделаешь, Москва есть Москва. Тут всегда многолюдно, особенно в центре.

Прямо на тротуаре были припаркованы два ретро-автомобиля и лошадь, запряженная в сани. Я со страхом погладила пегую шею с жидкой гривой, животное мотнуло головой и переступило с ноги на ногу. Чудо какое, живая лошадь! Ой, нет, живой конь.

– Садитесь, барышня, довезем с ветерком! – воскликнул бородатый таксист, наряженный в женскую дубленку, валенки и меховую ушанку. Прямо поверх шубы завязан бабий шерстяной платок крест-накрест. Клевый прикид! Ему бы на подиум с таким стайлингом!

– Мне, пожалуйста, в «Стойло Пегаса», на Тверскую, тридцать семь.

И мы покатили! Боже, как здорово! Ветер в лицо, пробок нет, воздух свежий, совсем не московский!

Объехали по кругу фонтан, которого в нашем времени уже не будет, промчались по Театральной – Большой сверкал огнями, а на самой площади было расставлено несколько железных бочек, в которых горел огонь. Множество солдат грелось вокруг них, смеясь и переругиваясь. Да, это же тысяча девятьсот двадцатый год, еще только-только отгремела гражданская, а на востоке все еще ведутся боевые действия… Поэтому повсюду военные.

Мы выехали на широкую Тверскую, пропустив колонну маршировавших солдат, хмуро певших:

– … Красная Армия всех сильней!..

Как будто стереофильм смотрю. Даже не верится, что все это на самом деле!

Тверская была полна народу, как всегда. Только народ необычный – абсолютно разный. Разодетые в пух и прах мадемуазель с круглыми коробками (шляпки у них там, что ли?), пьяные солдаты, тетки деревенского вида в коротеньких шубейках и длинных юбках, стайки бездомных мальчишек…

Кафе «Стойло Пегаса» было куплено имажинистами (это литературное направление, к которому в этот момент принадлежал Есенин) у одного старого клоуна, сбежавшего после революции за границу. Оно являлось неформальным клубом прогрессивной молодежи, причислявших себя к деятелям искусств. По архивным записям, внутреннее оформление было несколько нетипичным по тем временам. Ну что ж, посмотрим.