Михаил Огарев - Страсти в неоримской Ойкумене – 2. Истерическая фантазия

Выждав, покуда оконфуженные дядечки не разошлись, чудесный Леонтиск преподнес мне приятный сюрприз. Оказывается, сгонной задвижкой он давным-давно уже поймал «точку», чем и замедлил движение уровня вниз-вверх до предела.

– На самом деле, мне довелось поправлять не свыше десяти раз, – с лукавой улыбкой признался мой напарник. – Простишь за откровенное вранье, а?

Прощение было немедленно даровано путем типично сестринского поцелуя в щеку. Не получив ответного братского, я подавила разочарованный вздох и, завладев мужским запястьем, повела его хозяина к позабытому диванчику. Дабы записать на восемнадцать ноль-ноль сведения. И в последний раз за сегодняшний денек побаловаться чайком. И вдобавок…

Дикий, какой-то подземный вопль, перешедший затем в непрерывный вой, вполне под стать Минотавровому, заставил нас вздрогнуть, а меня еще и присесть. Орали откуда-то из самых недр отопительного центра – более точно определить было трудно.

Обмуровщик, уже собравшийся уходить, передумал и вооружился красным противопожарным ломом. Сочтя себя достаточно защищенным, он осторожненько заглянул за угол операторской, но на большее не решился.

Оттеснив его в сторонку, Леонтиск двинулся по узкому коридору между задними дверцами энергощита и стеной мастерской – я по-шпионски кралась за ним. Шествие прикрывал Локисидис с воздетым над моим затылком тяжеленным куском металла.

Остановилась наша процессия возле ремонтницких верстаков. Дальше идти не имело смысла.

Из мужской раздевалки Аркадий и Филиппий под руки выводили Сергия Шлеппия Центавруса. На него было жутко смотреть.

Новообращенный верующий сейчас походил на своих ранних собратьев, над которыми всласть надругались бессердечные римские легионеры. Оборванный, мокрый, в грязнейшей нижней одежде, пальцы рук и ног изодраны в кровь, на лице застывший неописуемый ужас… Густая слюна свисала с нижней губы аж до кадыка.

– Белая горячечка? – прошептала я, прижавшись боком к Леонтисковой спине и боясь выглянуть. – Неужели из-за меня?

– На первый вопрос я бы ответил положительно, – процедил Лео. – На второй… Вряд ли.

– Ничего страшного, – вдруг сзади подал голос Локисидис и со стуком опустил лом. – Обычная вытрезвительная сцена! Каждую неделю такую вижу. А иногда и самолично участвую. Тут главное – завернуть в ледяную простыню и навзничь не класть. А то, не ровен час, рвотой захлебнется…

Появившийся вскоре Гаммий без труда углядел струсившую операторшу, сколь тщательно она ни прикрывалась растянутым белым халатом Корнелия, и, пыхнув папируссой, язвительно хмыкнул:

– Ну-с, мисс дурочка? Чай, теперь ваша душенька довольна? Не желаете ли навестить беднягу? О самочувствии выспросить?

Мое сердечко провалилось куда-то вглубь живота и там мелко-мелко затрепыхалось. Кажется, Леонтиск это ощутил, ибо пришел ко мне на помощь:

– Не строй из себя Домициана, бригадир. Что произошло?

– Охотно поясню, – кивнул Филиппий и подошел ближе. – К моменту появления Короля с инспектором наш Центаврус, потрясенный выходкой этой самонадеянной толковательницы мифов, упился до положения риз и желал лишь одного: спрятаться. Во избежание увольнения по статье. Перемещаться на дальние расстояния он не мог и был рад-радешенек, когда набрел на душевую. Где и заперся, посчитав себя в безопасности. Ну и заснул, естественно. На резиновом коврике…

Гаммий сделал эффектный стоп-кадр – мне стало совсем нехорошо, и я пару раз икнула. Насладившись этими чарующими звуками, Филиппий продолжил:

– А когда он пробудился (по-прежнему в дугу пьяный), то обнаружил себя в кромешной темноте. Возможно, и скрежет зубовный услышал – снаружи оконная рама на ветру скрипит впечатляюще! Ощупал пространство руками, а кругом сплошные стены из шероховатого камня. Вода откуда-то сверху падает, капля по капле… Сами понимаете, тут что угодно могло почудиться! Вот Сергий и начал выть да метаться. Хорошо, мы подоспели, а не то и башку мог расшибить.

Меня всю затрясло; возникла уверенность, что я вот-вот рассыплюсь на суставы и органы, если не окажусь в крепких объятиях. В них я и очутилась – только мои вздрагивающие плечики надежно обхватил не Лео, а Локисидис!

– А чего ты девочку запугиваешь, бугор? – не без угрозы сказал он. – Ни я, ни она над шутовской трагедией Шлеппия плакать не намерены! Меньше надо было по катакомбам да по криптам шляться! Когда он малость очухается, напомни ему старую скифскую поговорку: «За чем пойдешь, то и найдешь!»

Гаммий молчал где-то с полминуты. Потом, немного наклонив голову, проникновенно поведал:

– Локис, я с радостью приведу тебе иной вариант народной мудрости: «Quod licet bovi, non licet Jovi». 1 Как, уразумел или перевести? Так вот, эксплуатируй дозволенное, сколько хочешь, но не замахивайся выше бородищи! Не смеши Аргуса – он прозорливее, чем ты думаешь.

– Не забывай: если я пожелаю, то сумею всем понравиться, – бросил обмуровщик и, не оборачиваясь, спросил: – Ты, надеюсь, не наврала?

– Почти нет, – приободрившись, подтвердила я. – Портик Одиссея и в самом деле разрушен, а вот «Цирцея» была куплена в антикварной лавочке. Но ведь я и не утверждала, что это именно дочь Гелиоса – Сергий сам так решил!

– Говоря нормальным языком, ты его спровоцировала, – (Филиппию явно хотелось покрепче пригвоздить меня к позорному столбу). – Проучила…

– Леонтиск, проведай Центавруса, – спокойно распорядился Локисидис непривычно звучным баритоном. – А Грация покажет мне титаниду.

Не верилось, что Лео безропотно подчинится, но так и получилось! Я же и пикнуть не посмела.

Долго, очень долго пристально всматривался лохматый, неопрятный человек в прекрасное мраморное лицо неведомой женщины. Подносил ближе к светильникам, отдалял; щурился, словно глядел сквозь предмет в одну ему видимую точку… Наконец, он провел своей немытой ладонью по камню от волос до подбородка и глухо произнес:

– Это она, чародейка. Избавься от нее поскорее. Продай или подари, но непременно мужчине.

– Почему? – спросила я, придя в замешательство.

– Кирка тоскует по утраченному телу. Может забрать твое.

Вернув скульптуру, Локис быстро отошел от моего шкафчика и скрылся за дверью, оставив меня в тревожном недоумении.

Трезвон! Трезвон!! Трезвон!!!

Я мгновенно пришла в себя и полетела на всех парах к заброшенному третьему «отопустику», который наверняка захлебывался питательной водой. Или, наоборот, изнывал от жажды…

Как ни странно, ни того, ни другого – ажур, норма, порядочек. Вообще я зря спешила: защиту ведь мы не ставили!

Ничего не оставалось, как в темпе вернуться к щитовой и недовольно вырубить то, что истерически надрывалось в правом металлическом ящике. Но едва я оторвала палец от красной кнопочки, как истерика и надрыв незамедлительно возобновились.