М. Таргис - Песнь камня

– Детские воспоминания очень трудно стереть из памяти, – успокоила его Янина.

На самом деле, Янина уже не первый день мечтала о хотя бы поверхностной экскурсии, ибо портреты действительно покрывали почти всё свободное пространство на стенах; и суровые и мечтательные, строгие и смелые лица бесчисленных мужчин и женщин в золоченых доспехах и расшитых драгоценными камнями боярских одеяниях, в покрытых яркими вышивками и мехом венгерских и румынских костюмах и одеждах с явно восточными мотивами, в сверкающей парче и пудреных париках прошлого столетия преследовали ее в каждом коридоре, над каждой лестницей, дразнили своими нерассказанными историями и завораживающими тайнами. По правде говоря, Янина еще никогда не бывала в доме, где было бы так много исторических портретов. А более всего поражало семейное сходство – очевидно, у Кёдолаи была исключительно сильная кровь, и фамильные черты передавались от родителей к детям вместе с обильной мерой легенд и баек. Портреты висели в каждом свободном простенке, втискивались между окнами, даже заглядывали в замок с росписей на внешних стенах, изображавших неведомо какие события многовековой давности, – битвы, празднования, заключения соглашений. Портреты уступали полотно замковых стен лишь большим фрескам, посвященным сюжетам ветхого и нового завета – исключительно кровавым – и картинам страшного суда и адских мук. Не было их только в спальнях, как выяснила Янина путем осторожных расспросов, да в главной зале.

Граф рассказывал о предках неохотно, словно бы с трудом вспоминая, кто есть кто, или же, как подозревала Янина, выдумывая имена и биографии экспромтом на ходу.

– А вы родились здесь? – вдруг спросила она, изучая тщательно выписанное шитье на костюме какого-то валашского господаря времен позднего средневековья.

– Нет, я родился в Вене, – ответил граф. – Но сюда меня впервые привезли ребенком, здесь я рос и потом бывал каждое лето.

– Здесь жили ваши родители?

– Нет, родители в Австрии, но здесь… здесь были другие родственники, – граф криво улыбнулся. – Скучать не приходилось.

– А где они? – Янина кивнула на длинную череду картин на стене.

– Не помню. Где-то выше.

– А ваш портрет здесь есть?

– Еще чего не хватало!

– Я просто подумала, что это семейная традиция. Их ведь так много…

– Да уж, семейная традиция. Семейная мания, так будет точнее, – граф медленно пошел дальше по галерее, скользя взглядом по лицам на портретах, заглядывая каждому по очереди в глаза. – Все Кёдолаи всегда были помешаны на коллекционировании собственных портретов. Позировали каждые несколько лет, каждый год, несколько раз в год. Стоило в пределах досягаемости объявиться сколько-нибудь известному художнику, и они старались заполучить его в замок. Одно время в Дебрецене существовала целая династия портретистов, которые практически жили за счет Кёдолаи. На многих портретах здесь одни и те же люди… – граф помолчал в задумчивости, глядя в темные глаза эффектной дамы на портрете в кружевном воротнике и чепце XVII века, и добавил: – А многие позировали в исторических костюмах, что иногда сбивает с толку. В гардеробах замка хранятся костюмы разных эпох – бесконечный простор для фантазии при рождественских играх и домашних спектаклях, – он коротко рассмеялся. – И вы еще не видели, сколько полотен просто сложены в пустующих комнатах. А какие драмы тут разыгрывались, когда очередной Кёдолаи отыскивал, куда поместить новый портрет, и перевешивал чужой на менее выгодное место! С выцарапыванием глаз, подливанием яда в токайское и прочими милыми семейными розыгрышами.

– А где же тот самый ваш дядюшка Сильвестер?

– Вон там, – граф показал на обширное полотно, доминировавшее на стене в небольшом кабинете за лестничной площадкой, которой оканчивалась галерея, над камином, украшенным массивными скульптурами скалящихся волков.

Янина поспешила к портрету. Огонь, игравший в поленьях, отражался в стеклах книжных шкафов и бросал красноватые отсветы на худую фигуру, смуглое или сильно загорелое лицо, длинные темные волосы, плясал в удивительно светлых по контрасту глазах. Уголки четко очерченного рта были приподняты, словно человек на портрете готов был улыбнуться.

– У вас его глаза, – заметила Янина.

– Да, мне это не раз говорили, – сухо ответил граф. – Надеюсь, больше у меня с ним нет ничего общего.

– Разве? – Янина обернулась, изучающе глядя на него.

– В замке есть еще множество его портретов, и вы даже не догадаетесь, что на них изображен один и тот же человек, – граф опустился на стул у бюро. – У каждого художника свое виденье, сколько ни требуй от них близости к реальности.

Янина продолжала рассматривать портрет, дотронулась до массивной дубовой в золоте рамы – золото местами облупилось. Да, живописный портрет не может быть абсолютно точен: художник с маниакальной тщательностью выписал мельчайшие детали оправы золотых перстней и цепи на груди мадьярского князя, каждую длинную ресницу, чуть ли не каждый сизый от седины волос – они объемно высвечивали в черной шевелюре, – однако на лицо потратил куда меньше усилий, поленившись углубить морщины и складки, которых не может не быть на коже человека явно не юного, и выглядело оно, как лицо восковой куклы. Янина пожала плечами и повернулась к графу.

– А тот Кёдолаи, который вытребовал у короля эту землю? Его портрет здесь есть?

– Эта сцена, кажется, отражена на барельефе тех времен, но он в крипте.

– В крипте?

– На саркофаге, наверно… – граф поймал ее взгляд. – Янина! Я же говорил вам…

– Может быть, вы просто скажете мне, что вы там прячете, в вашей церкви? Всё равно, рано или поздно…

– Да, вы правы, – покорно кивнул граф. – Рано или поздно вы непременно туда полезете…

– Ну же, Альби! – улыбнулась Янина. – Я уже знаю, что в вашем замке невидимая прислуга и в северной башне обитает призрак. Что такого может быть…

– Ладно же, – граф резко встал со стула, бесцеремонно подхватил ее под локоть и потянул за собой на лестничную площадку между кабинетом и галереей, на башенную лестницу, наверх. Янина едва успевала хвататься свободной рукой за перила.

– Вы правы, рано или поздно… придется взглянуть правде в глаза. Вам всем, – раздраженно шипел он на ходу. – Вы сами сюда стремились. А ведь наверняка слышали в Эштехеде эти байки, мол род Кёдолаи проклят? Но вас это, конечно, не смущает…

Они остановились на узкой площадке у стрельчатого окна, с другой стороны ее был вход в крохотную часовенку, ставшую в последние дни большим утешением для Хильды. Граф наконец отпустил Янину и, воспользовавшись тем, что он, собираясь с мыслями, отвернулся к окну, актриса незаметно потерла локоть – можно было не сомневаться, что от железных пальцев фон Кларена останутся следы.