М. Таргис - Песнь камня

Итак, в городе было всё, о чем может мечтать человек, не слишком стесненный в средствах и желающий хорошо отдохнуть: прекрасные виды, здоровый климат, быстро развивающаяся индустрия развлечений, возможность пощекотать нервы, если появится такое желание, или же получить духовное наслаждение, исследуя старинные церкви и остатки крепостных стен, страшноватые легенды (вечный повод для спекуляций и интеллектуальных споров) и умилительные местные суеверия и обычаи (источник насмешек и снисходительных покачиваний головой).

В последнее время в городе было спокойно, никаких происшествий не случалось, Кёдолаи, если они на самом деле существовали, мирно спали в фамильном склепе, а город к началу декабря уже потихоньку захватывала предрождественская суета, люди были озабочены поиском подарков и пошивом праздничной одежды, не откладывая на Адвент [7] Адвент – у католиков время Рождественского поста, когда верующие готовятся к Рождеству. .

Разумеется, никому ни в каком страшном сне не могло присниться, что этот прекрасный городок буквально в одно утро прекратит существование. Обильный снегопад, выбеливший вершины хребта и окруживший призрачные башни Кёдоля смутной морозной дымкой, уступил оттепели, растопившей сугробы на нижних склонах. Погода резко менялась несколько раз, бросаясь то в мороз, то в почти летнее тепло, и в конце концов горы не выдержали такого издевательства и после выпадения очередных осадков с горного гребня стронулись тяжелые массы снега, переполнившаяся река хлынула вниз с невиданной мощью, разливаясь по лесистым уступам, выворачивая с корнями вековые стволы и снося домишки горных жителей. Гигантский сель помчался на долину, словно горы хотели сбросить наросший за столетия покров, оставив лишь голую породу. И как раз на пути этого потока оказался беззащитный, никак не ожидавший от родных гор такого предательства Эштехедь.

Коляска с натугой взбиралась по крутому склону. Славный мерин Каштанек хрипел, стонали ступицы, однако здесь, наверху, грязевой поток уже не угрожал измученным беженцам: озверевшая река бесновалась ниже и западнее, а здесь, на узкой улице, образованной рядом старинных домов и скальной стеной, было тихо, и даже ветер не мог пробиться сюда. Дома казались пустыми. Возможно, их жители первыми услышали грохот лавины и поспешили убраться из опасного места, или же дома эти пустовали и до того – вид у облезлых от времени, давно не крашеных стен был откровенно запущенный.

– Нет, так дело не пойдет! – сварливым тоном объявил Ярнок. – Каштанек сейчас рухнет! Попрошу хотя бы мужчин выйти из коляски и идти пешком!

Британские корреспонденты безропотно подчинились: экипаж и мерин были их единственной надеждой, и с этим следовало считаться. Правда, чтобы Фрэнки смог вылезти, пришлось сначала забрать из коляски саквояж и выпихнуть Хильду. Дьюер взвесил саквояж в руке, вздохнул с мужественной улыбкой идущего на непосильный подвиг героя и понес его; Хильда грузно затопала следом.

– Я могу занять ваше место, я легче и прекрасно умею править лошадьми, – с искренним желанием помочь и милой наивностью обратилась Янина к кучеру.

Ярнок вспыхнул, несмотря на холод и мелкую морось, которой сменилась мокрая метель, но возразить ему было нечего, и, пробормотав по-мадьярски нечто явно непереводимое, он слез с козел. Янина, которой вовсе не хотелось выходить из экипажа наружу и лишний раз набирать полные туфли снежной жижи, проворно вскарабкалась на сундук и ловко перелезла через спинку на кучерское сиденье.

Дьюер поставил саквояж на землю, чтобы поаплодировать, Фрэнки присоединился к нему. Ярнок осуждающе хмыкнул и поглубже надвинул шляпу. Янина грациозно поклонилась, не поднимаясь с козел.

Они продолжили путь, Каштанек двигался шагом, но явно повеселел, и даже дождь стал реже, а рев текущей воды, грязи и снега остался далеко внизу, там всё еще что-то грохотало и трещало, и ни у кого из невольных беженцев не было желания возвращаться на нижние уровни – впрочем, теперь, когда последний паровоз ушел, в этом и смысла не было. Янина не выдержала долгого молчания и нарочито веселым тоном задала давно занимавший ее вопрос:

– Я понимаю, что в моем положении привередничать не приходится, но любопытно было бы узнать, куда мы все-таки едем?

– Вы озвучили то, что было на уме у каждого из нас, милая мисс Линдентон, – признал Дьюер и повернулся к кучеру: – Ярнок?

– К пациенту, – проворчал тот. – На верхний синт.

– Сдается мне, в данных обстоятельствах, – заметил Дьюер, – тем более, если наша цель так высоко, самым разумным было бы переждать наверху, пока стихия не успокоится. Как думаешь, Ярнок, пациент твоего доктора согласится приютить нас на некоторое время?

– Если жив еще, – ответил Ярнок и, подумав, добавил: – А если нет, мы сами там останемся – кто нас тогда выгонит?

– Мне нравится ход твоих мыслей, – мрачно усмехнулся Дьюер. – Тем не менее дай Бог здоровья этому пока неизвестному нам вероятному благодетелю…

– Это Альби фон Кларен, – коротко присовокупил Ярнок, и Дьюер от удивления чуть не выронил саквояж.

– Я уже не уверен, что хочу там оставаться, – раздумчиво произнес он. – Как и в том, что нам это позволят…

– Он – самый знатный человек в городе, – припомнила Янина. – Не думаю, что потомок древнего аристократического рода способен выставить за дверь…

Дьюер пожал плечами:

– Судя по тому, что я о нем знаю, это тип себе на уме. Не привык я ждать добра от этой зажравшейся – простите, мисс Линдентон – аристократии…

– А чем он болен? – поинтересовалась Янина. – Доктор, насколько я поняла, приехал к нему, а не к кому-то из домашних?

– Каких домашних! – протянул Ярнок. – Кроме пары слуг, в доме больше никого, денег нет, а закладывать Кёдоль не хочет, да и кому он нужен, если до него и не добраться? Орвош ур в самую рань уехал, когда еще и не началась эта канитель… – он махнул рукой в сторону скрытого за опустевшими домами города внизу. Ярнок явно был не из тех, кто сразу переходит к сути вопроса. – Дуэль у них была, – он сплюнул, метко попав в щербину в кубике мостовой, и довольно крякнул. – За орвош уром заехали секунданты, поэтому обошлись без меня. Но потом он посылал за некоторыми снадобьями и остался там надолго, дело серьезное…

– А ведь точно, дуэль! – вспомнила Янина светские сплетни. – Я слышала об этом. Из-за дамы. Вчера об этом шептались во всех салонах Абендберга. Совсем из головы вылетело!

– По части дам, что Кёдолаи, что фон Кларены всегда были не промах! – ухмыльнулся Ярнок, блеснув металлическим зубом.

Дьюер в ответ дал и тем, и другим такую меткую характеристику, что ему пришлось снова извиняться перед Яниной за неуместный выбор выражений.