М. Таргис - Песнь камня

– Так он серьезно ранен? – осуждающим тоном спросил журналист. – А противник?

– Наповал! – в голосе Ярнока вдруг прорезалось кровожадное удовлетворение. – Тот австрийский лейтенантишка теперь лежит у фон Кларена в леднике, а куда его еще девать? А нечего, когда война на носу, в глубоком тылу сидеть да за чужими бабами волочиться…

– Это что – австро-венгерский темперамент? – не выдержал Дьюер. – Под угрозой скорой войны устраивать дуэли, да еще со смертельным исходом! У вас здесь такие порядки?

– Наши господа – народ горячий, – не без гордости хмыкнул Ярнок, на этот раз махнув рукой вперед, по ходу их движения.

– Потомки гуннов, – процедил сквозь зубы Дьюер, и Янина рассмеялась.

Фрэнки уже рисовал на ходу карикатуру на тему дуэли в условиях осады, ухитряясь прикрывать свой альбом от капель дождя.

Доктор Шнайдер, коренастый седоусый бонвиван, не выпускавший изо рта уютно попыхивающую трубку, выслушал неутешительные новости со стоическим хладнокровием и тут же принялся решительно распоряжаться, устраивая незваных гостей со всеми возможными удобствами. Впрочем, тех, кто уже был знаком с ним, это не удивило: доктор везде чувствовал себя, как в собственном доме.

– Герра фон Кларена вы увидите позже, когда он придет в себя, – объявил доктор и добавил, невольно понизив голос: – Кость в плече задета. Рана тяжелая, но руку пока что удалось спасти… Хотя сомнения были, – он повернулся к Ярноку: – Покажи, что ты догадался ухватить из дома.

Кучер предъявил докторскую сумку, а Янина поинтересовалась, исполненная самых благих намерений:

– Мы можем сделать что-нибудь для герра фон Кларена?

– Всё, что вы можете сделать хорошего, дорогая фройляйн Линдентон, – сурово ответствовал доктор, – это принять горячую ванну и переодеться в сухое. Что я бы посоветовал как врач и всем остальным.

– Jawohl! [8] Есть! (нем.) – театральным шепотом гаркнул Дьюер, и Янина улыбнулась: перед коротышкой-немцем вся их компания, сумевшая как-никак вырваться из лап смерти, уже стояла навытяжку.

Единственная имевшаяся в доме горничная, уже пристроив Пондораи Томашне и мальчика, повела Янину в ее комнату. Хильда, снова довольная всем на свете и жизнерадостная, как молодой сенбернар, несла следом злополучный саквояж.

Дом последнего из Кёдолаи производил внушительное впечатление как благородством архитектуры, так и спартанской скромностью обстановки: практически здесь не было ничего лишнего, не ощущалось здесь, впрочем, и милого домашнего уюта и изящества городских гостиных, и Янине пришло в голову, что в этом, казалось бы, достаточно просторном доме гостям редко бывают рады. А может быть, скромность обстановки была вынужденной – из-за нехватки денег и редкого в современном обществе нежелания пускать пыль в глаза. Впрочем, эти мадьярские аристократы, как известно, – болезненно гордый народ. Янина подумала, что с интересом осмотрела бы галерею семейных портретов предков графа, ей казалось, у любого наследника древнего рода должна быть такая коллекция, однако стены дома фон Кларена оживляли исключительно какие-то чертежи да рисунки на батальную тематику. Он ведь офицер в отставке, вспомнилось ей. В отставку он вышел, как говорили, в результате какой-то скандальной истории, может быть, по причине еще одной несвоевременной дуэли? Очевидно, у их хозяина был исключительно склочный характер…

Альби фон Кларен предстал пред очи гостей к ужину, когда они собрались в столовой, как раз придя в себя и согревшись. Янина воспользовалась случаем внимательно рассмотреть графа, являвшегося с точки зрения гостей города чуть ли не местной достопримечательностью. Он был бледен, левую руку держал на шелковой перевязи, накинутой поверх бархатной домашней куртки. Среднего роста, хорошо сложен, с военной выправкой. На вид ему можно было дать лет тридцать пять – сорок, его лицо с довольно тонкими и правильными чертами, со слабо намеченными морщинками у светлых глаз, казалось бы красивым, если бы не излишне жесткие складки у рта, придававшие ему вид самоуверенный и несколько высокомерный. В волнистых черных кудрях, гладко зачесанных назад и лежавших на воротнике мелкими завитками, поблескивали редкие строчки ранней седины. На упрямом подбородке Янина разглядела тонкий шрам. Фон Кларен то и дело криво, невесело улыбался со сжатыми губами, и эта улыбка, словно бы обращенная внутрь, к нему самому, сразу ставила меж ним и окружающими непреодолимую стену. Зубы, впрочем, скрывать ему было незачем: они отличались замечательной ровностью и белизной. А вот глаза были ясными, пронзительно-голубого цвета, и пристальный взгляд графа вызывал странное волнение.

Когда Янину представили гостеприимному хозяину, фон Кларен окинул ее своим лазурным взглядом, выразил восторг по поводу ее премьерного выступления, состоявшегося месяц назад (очевидно, другие он не посещал), коснулся тонкими губами ее руки. Не менее любезен он был и с журналистами, и с Пондораи Томашне, как оказалось, всех он знал и теперь осведомился, хорошо ли их устроили, извинился за скудость прислуги и обстановки, ничего больше не добавив по этому поводу, и любезно заверил, что гости могут оставаться в его доме, сколько сочтут необходимым. Янине показалось, однако, что все эти церемонии и вообще присутствие такой оравы чужих на его вилле было графу в тягость. А может быть, ему просто было больно.

За ужином, сопровождаемым в лучших традициях Эштехедя знаменитыми венгерскими винами, вся компания вела себя преувеличенно оживленно – впервые за этот долгий день напряжение и страх отпустили их.

Янина обвела взглядом столовую и снова обратила его к сидящему напротив нее Дьюеру. Доктор Шнайдер рассказывал Фрэнки какой-то удивительный случай из своей многолетней практики, и тот быстрыми штрихами набрасывал что-то в альбоме, наверно, целую историю в картинках. Пондораи Томашне отчитывала сына: в течение всего дня она открывала рот только за тем, чтобы сделать ему замечание. Дьюер увлеченно рассказывал Янине, как ему пришлось подобным же образом убираться из Вены в 1848 году, тоже на невесть чьем, чуть ли не украденном экипаже. Янина, желавшая поскорее забыть о минувшем страхе и отчаянии, делала вид, что слушает его, кивая при каждой паузе. В какой-то момент она случайно бросила взгляд вбок, на сидящего во главе стола фон Кларена и обнаружила, что он тоже смотрит на британца, уморительно копируя ее собственную мимику. Поймав ее взгляд, граф подмигнул, и Янина едва не прыснула со смеху.

Дьюер смешался и скомканно завершил рассказ, недоуменно переводя взгляд с одного на другую.

– У вас… опасная профессия, – заметила Янина.