М. Таргис - Золотая пчела. Мистраль

– Я знаю, – прошептал рыцарь. – И оттого мне страшно. Я знаю, что есть люди, которые не желают, чтобы я выполнил свою клятву, а тогда…

– Все в воле Божией. Господь, несомненно, благоволит к тебе, коль скоро уже несколько раз позволил тебе вырваться из лап смерти. Положись на Его волю и исполняй данное слово.

Когда через некоторое время мужчина осторожно встал на ноги и вышел в высокий неф церкви, патер еще долго смотрел ему в спину. Он смутно чувствовал, что все произнесенные слова ничего не значили, потому что человек, медленно удалявшийся навстречу струящемуся из открытых дверей дневному свету, был обречен.

Мужчина шел уверенным широким шагом, платиново-светлые волосы падали ему на ворот, и солнце, проникая в неф сквозь цветные витражи, придавало им то кроваво-красный, то мертвенно-голубой оттенок в холодных искрах. Снаружи дул сильный ветер, на солнце набежала туча, цвета потускнели, и от игры света патеру померещилась где-то в воздухе меж стройных колонн сгустившаяся тень, нацеленная в прямую спину рыцаря не то острием стрелы, не то замахом меча, так что он едва не крикнул: «Пригнись!»

Он не произнес ни слова, однако рыцарь обернулся, откинув с лица светлую прядь, и солнце тут же засияло вновь, окружая его фигуру золотистым ореолом.

Священник благословил его, и рыцарь улыбнулся – улыбкой грустной и настолько светлой и мягкой, что его усталое лицо сразу же показалось молодым и необычайно красивым.

Он подошел к чаше со святой водой, а патер вернулся в исповедальню, где его ждала явившаяся за отпущением грехов прихожанка.

– Дело становится интересным, – пробормотал Аксель, застав в театре лихорадочную возню и активное перетаскивание деталей наконец-то доставленной машинерии и техники.

Он с интересом осматривал сложный, многофункциональный подъемник, когда где-то наверху послышался шум, что-то грохочуще перекатилось, и тяжеленная металлическая катушка с останками оборвавшегося троса обрушилась на пол. Аксель едва успел отскочить в сторону, приложившись плечом о деревянную подпорку и едва не вышибив еще и ее из общей конструкции.

– Это уже неостроумно! – пожаловался Аксель в пустоту, не без труда оторвал катушку от пола и стал разглядывать.

– Что случилось? – подбежал дядя Ганс, старый машинист сцены, услышав шум сквозь грохочущее крещендо пролога, доносившееся из-за стен.

– Все в порядке вещей! – раздраженно ответил Аксель, криво улыбнулся дяде Гансу, с грохотом уронил катушку обратно на пол и направился на сцену.

– В конце концов, я есть хочу! – пожаловался Аксель стоявшей рядом Терезе, и ведущая актриса согласно кивнула. – Столько времени тратим зазря, а потом все равно придется все делать наоборот!

Хайнц, молодой дублер, в глубине сцены устало выслушивал режиссера и равномерно кивал, то и дело поправляя упорно сползавший с плеча черный плащ. Его глаза были сильно подведены; немолодая женщина-гример поправляла на нем светлый гладкий парик, имитирующий – без особого успеха – прическу Шаттенгланца. От геля прилизанные волосы Акселя потемнели, и цвет не совпадал.

– Да черт с ним, с цветом, это можно подкорректировать освещением! – Аксель не выдержал и направился к ним. – Он все равно не похож на меня, как ни старайся! Остается только сделать так, чтобы я был на свету, а он в тени, и все будет…

– Очевидно! – прорычал режиссер. – Это же должно выглядеть, like magic [17] как волшебство ( англ .) !

– Тогда понадобится настоящее чудо, чтобы он казался мной!

– Конечно, Аксу непременно нужно, чтобы он находился в центре внимания! – вполголоса пробурчал кто-то, и рядом хихикнули.

Аксель резко развернулся и окинул толпу актеров неверящим взглядом, полным упрека. Там засмеялись.

– Рост тот же, плечи можно еще надставить, но понимаете – скулы, – вздохнула гример. – Такая прическа как раз зрительно делает лицо шире, но этого недостаточно. Лепить что-то, чтобы сделать скулы еще шире… и подбородок, – Она оглянулась на Акселя. – Так красиво не получится.

– А если я встану в профиль? – предложил Аксель. – Чтобы в главный момент нас видели с разных точек зрения?

Через несколько минут все, кто находился на сцене и поблизости, ринулись в зал посмотреть, что получится. Аксель бросил реплику в глубине сцены и, взметнув широкий плащ, исчез в люке во вспышке света, а его место тут же занял Хайнц. Пока голос Акселя в записи звучал в зрительном зале, сам актер со всей возможной скоростью промчался сквозь трюм, чтобы внезапно возникнуть на авансцене. Метнувшийся луч света обратил на него внимание сидящих в зале, и тут же его окружила синеватая полутьма, только скромно мерцали мелко искрящаяся, как мокрый асфальт, ткань плаща и прилизанные волосы, а четкий профиль с прямым носом и тяжелой челюстью был ясно прорисован на фоне сияния, заливавшего глубину сцены, золотой фон задника и словно бы светящуюся фигуру в центре – бледное лицо, огромные темные глаза и насколько возможно подчеркнутые стараниями гримеров скулы.

– It’s perfect! [18] Идеально! ( англ .) – признал режиссер.

Хайнц подошел к Акселю, тот, вздернув бровь, окинул его суровым критическим взглядом, рассмеялся и стиснул юношу в объятьях перед камерой местного фоторепортера, готовившего рекламную статью.

– И сколько времени ушло на подготовку этого эпизода в две с половиной минуты? – поинтересовался тот.

– Недели две на все вместе? – Аксель обернулся к двойнику, и тот согласно кивнул. – Но это ответственный эпизод, конец первого акта. Дальше, впрочем, будет еще круче…

– А вы не боитесь быть слишком похожим на самого Акса Эдлигера? – спросил журналист у Хайнца.

– Боюсь? – приподнял тот густые, нарисованные «под Акселя» брови.

– Ну, звездам, как известно, угрожают завистники, недоброжелатели, сумасшедшие всякие, в конце концов… – весело напомнил репортер. – Вдруг вас перепутают?

– Сочту за честь возможность принять удар на себя! – улыбнулся Хайнц.

Аксель крепче сжал его плечи и заверил:

– У меня врагов нет.

– Повторим еще раз! – распорядился режиссер.

Артисты, пианист и осветители жалобно взвыли, но покорно направились на свои места. Два Шаттенгланца устало прошествовали вглубь сцены. Юноша подтягивал на ходу сползший плащ, Аксель же шел не глядя под ноги, сдвинув брови и задумчиво потирая покрытый густым слоем пудры подбородок.

Хайди поймала себя на том, что вот уже несколько минут смотрит не на экран нетбука с многообещающей надписью «Глава шестая», а на буйно разросшийся сад за окном, находясь в состоянии совершенно непродуктивной мечтательности. Если раньше пребывание в кабинете Лауры Таннен заметно повышало ее работоспособность, то сейчас он начал оказывать на Хайди как раз обратное действие. Наличие старого дивана за спиной и шорох маранты рядом упорно напоминали о вышитом покрывале, теперь снова аккуратно расстеленном на старинной кровати; о пустом месте на ковре, где несколько часов простояла пара дорогих черных туфель; о вороте клетчатой рубашки, который она держала под струей холодной воды, чтобы отстирать кровь…