М. Таргис - Золотая пчела. Мистраль

– В XV веке, когда на месте прежнего, сгоревшего, был возведен нынешний собор, позже частично перестроенный в барочном стиле. Это одна из первых фресок в нем, написанная в стиле Ренессанса очередными заезжими итальянцами – запомнили дорогу. И единственная фреска, уцелевшая во время Реформации… Что ты так улыбаешься?

– В тебе проснулся историк. Не раздражайся: мне нравится, как ты начинаешь светиться, когда чем-то увлекаешься. Ты правда светишься.

– Ты лучше сюда посмотри! Это очень необычная картина. Подойди поближе и присмотрись.

Только подойдя вплотную к фреске, Аксель понял, что лишь часть изображения написана на стене, а многие детали выложены мозаикой. Кубики пестрой яшмы и малахита изображали камни и мох на переднем плане, разнообразные самоцветы подчеркивали яркость оперения птиц и сочные краски соцветий, подснежники дышали нежными оттенками голубых и розовых опалов, вершины в отдалении покрывала наледь хрусталя, а глаза Девы Марии и младенца Иисуса блестели крупными сапфирами. Хайди воровато оглянулась, достала из сумочки зеркальце, поймала и пустила гулять по стене солнечный зайчик – камни ожили и заиграли, преломляя в гранях свет и зажигая цветные искры.

– Прекрати хулиганить! – взмолился Аксель, прикрывая рукой глаза.

– А ты посмотри внимательнее. Ничего не замечаешь?

– Замечаю, – ответил Аксель. – Думаешь, это как-то взаимосвязано? Тут полно всякого зверья и цветов.

– Но только они – из золота!

Аксель неуклюже присел, согнув колени, чтобы разглядеть рой золотых пчел, носившихся над цветами возле края накидки Богородицы.

– Я хочу сказать, они явно особенные. Кроме них, только волосы Мадонны и младенца прорисованы золотом.

– Давай сравним, – предложил Аксель.

Хайди сняла медальон и поднесла к пчелам, рельефно выступавшим золотыми спинками и крыльями на стене.

– Для начала, она в три раза меньше, – вздохнул Аксель.

– Она же в натуральную величину!

– Все равно не очень похожа. Более тонкая работа. А вообще, пчела и есть пчела, трудно сравнить при такой разнице в размерах.

– Может быть, они были частью легенды? Которая потом была утрачена, это ведь устное предание…

– А при чем тут кузина моей прабабки?

– Может быть, она как раз что-то узнала…

– Не знаю, – Аксель снова покосился на фреску. – Я бы вообще не догадался, что тут изображены Свати – это же Гималаи какие-то! А пчелы… Символ чистоты и трудолюбия. Вот как таковые они тут и изображены. А наша пчела несла за собой болезни и мор, если ты не забыла.

– Да, – печально кивнула Хайди. – Ты разбиваешь все мои теории.

– Идем, у меня есть слабый шанс успеть сегодня на работу, – Аксель взял ее за руку и потянул за собой. – Теперь я тебе кое-что покажу.

Они шли по утренним улицам городского центра, вдыхая весенние запахи уютных тихих скверов. Аксель спешил, все так же держа Хайди за руку, и ей приходилось подстраиваться под его широкий пружинистый шаг.

– С Тондой Яновкой мы учились в одном классе и дружили в детстве. Мы тогда были три… ну, ясное дело – четыре мушкетера. Не разлей вода. Постоянно устраивали дуэли между собой – на прутьях или палках. Те, кого мы обозначали для себя как гвардейцев кардинала, предпочитали с нами не связываться: по крайней мере, двое из нас четверых выглядели довольно внушительно…

– Ты, конечно, был д’Артаньяном?

– Почему конечно? Д’Артаньяном был Тонда, а я – Атосом.

– Атос мне всегда был симпатичнее. Хотя при твоей комплекции…

– Никто никогда не хочет быть Портосом. Хотя, может быть, по большому счету, он самый приличный человек из всей компании. И смерть у него была самая красивая. Однако он – недалекий увалень, и, значит, изображать его станет или человек тоже небольшого ума, или тот, кому вся эта игра безразлична. Вот наш Портос так к ней и относился. Он был выше меня. Сильнее ли? Вряд ли, впрочем, мы это так и не проверили. Потом он пошел в армию, служил наемником где-то за границей и в конце концов погиб.

– А почему ты был именно Атосом? Есть дворянская кровь?

– Возможно. Мне хотелось так думать, хотя оснований, по правде говоря, было мало. Но остальные мне верили. Кроме того, я левша, но одинаково хорошо управляюсь обеими руками. Помнишь? – «Я буду держать шпагу в левой руке…»

– А в горы вы ходили? Я видела там пещеры…

Аксель резко остановился, невольно дернув ее за руку, так что Хайди пошатнулась и, выпрямившись, изумленно уставилась на него.

– Почему ты спросила?

– Так просто. Разве это не самое логичное занятие для мальчишек, когда поблизости есть такие шикарные пещеры? Тем более – если ходить туда запрещено. – Она неуверенно улыбнулась. – Я бы непременно туда полезла, если бы мне было лет двенадцать!

– Дело в том, что с этого все и началось, – Аксель пошел дальше, ступая медленнее и тяжелее, но руку ее не выпустил. – Моя… проблема.

Он смотрел вперед, не оглядываясь на нее, и его тонкие, сильные пальцы теперь стискивали ее руку почти до боли. Хайди попыталась осторожно высвободиться, но Аксель этого как будто вовсе не заметил.

– Я доигрался в этих пещерах до того, что меня засыпало во время очередной подвижки.

Хайди тихо ахнула.

– Я находился там трое суток, прежде чем меня выручили. Трое суток в полной темноте. Наручных часов не разглядеть, никакого представления о времени. Ничего, кроме шороха осыпающихся камней и журчания подземного ручья. Никаких там летучих мышей, вообще ничего живого. Одна бесконечная ночь, которая превратилась в целую жизнь. С тех пор я совершенно не могу быть один… во всяком случае, по ночам. Каждой ночью я возвращаюсь туда… в темноту и одиночество.

Хайди с беспокойством отметила в его голосе надрыв, рождающееся рыдание, и сама стиснула его руку обеими руками.

– Прости, – тихо сказал Аксель. – Я не собирался об этом. Ты застала меня врасплох… – Он потер свободной рукой лоб.

– И так уже тридцать лет?

– Почти сорок. Отсюда я уехал юношей, а когда это случилось, я был еще ребенком. Но нет, на самом деле… это находит волнами. С годами все прошло, но потом… снова стало хуже. И в последнее время тоже. Может быть, сама близость к этим… – Он кивнул головой в восточном направлении, где стояли невидимые за стенами домов Свати, – так на меня действует. Может быть, для того я и бежал отсюда – чтобы оказаться подальше от них.

– Тогда зачем ты вернулся? – тихо спросила Хайди.

– Не знаю. Вот это, в первую очередь, я и пытаюсь понять.

– Может быть, лучше снова бежать отсюда?

– Теперь я уже не могу бежать, пока не разберусь во всем до конца. Пока не разберусь хотя бы в себе самом. Бежать можно всю жизнь, но от себя никуда не скроешься. От собственной тени, как в песне поется [19] «Wie wird man seinen Schatten los?» – «Как убежать от своей тени?», стихи Михаэля Кунце, главная тема мюзикла «Моцарт!». , – он мрачно усмехнулся. – Наш рыцарь хорошо это знал.