Ирина Кошман - Летопись Сатурна

Адлен же в отличие от Стефана, отдыхая от родов, все лучше начинала осознавать, что сегодня на улице творится что-то неладное. Опять, наверное, беспорядки. Может быть, гоняют мобов или еще что-то? Хотя почему несколько раз она слышала громкие крики, как будто кто-то видел привидение? Но сейчас это волновало ее не больше, чем боль в пояснице, которая уже проходила. Стефан выглядел каким-то зачарованным. Неужели на него так повлиял ребенок? «Не волнуйся, Стефан, он не твой. Точно не твой…».

Адлен только на мгновение сомкнула глаза, и ей показалось, что она провалилась в сон. В страшный и мучительный сон. В нем Стефан поднял плод ее любви с другим мужчиной, только что рожденного ребенка, который и головку-то держать еще не мог, – и одним махом откусил ему ногу, быстро оторвав ее от тощего тельца. Ребенок взвыл, как сирена, хватая своим маленьким ртом загрязненный воздух. В этом страшном сне Адлен пыталась закричать, пыталась встать и спасти своего ребенка, но у нее ничего не получалось. Она приподнималась на локтях и снова падала на жесткую кровать. Ей казалось, что она кричала, но на деле же она издала глухие попискивания, какие издают, должно быть, слепые котята в мешке, которых топят.

Она еще не понимала, что это вовсе был не сон. Было еще слишком рано. Рано, чтобы понять.

Отчетливые морщины в уголках глаз, посмуглевшая кожа, намек на второй подбородок и наметившийся возрастной животик выдавали в Давиде крепкого и опытного по жизни мужчину. Ему было сорок три года, и все сорок три года он провел в этом маленьком сибирском городке в Амурской области, затерянном на земле, где люди не против дебрей, а за них и вместе с ними. Хотя эти дебри за последние десятки лет значительно поредели. Ведь нужно же было обогревать и ютить где-то весь этот народ, количество которого так и не переставало расти и мигрировать даже в самые суровые уголки планеты. Туда, где, главным образом, была пресная вода. Вода – это жизнь. Давид понимал это еще с пеленок, хотя он и не мог припомнить такого времени, когда страдал от жажды. Но мама, весьма любознательная и начитанная женщина, рассказывала ему истории о городах, которые еще в начале века славились своими богатствами и роскошеством, а потом разом превратились в города-призраки. Люди уходили из них в поисках мест, где есть вода. Жизнь. Быстро же они осознали, что за деньги можно купить далеко не все, и что то , что можно купить за деньги, далеко не всегда обеспечивает саму жизнь. Здесь не было нефти и мало-мальски полезных ископаемых, кроме древесины. Поэтому переселенцы сюда не стремились, и жизнь протекала размеренно и тихо. Хотя вонь прогнивших индустриальных сибирских городов, где оставшиеся жители ходили в респираторах, как и жители Японии, – эта вонь доходила и сюда.

Давид был рослым мужчиной с волевым черепом и крупными руками. Однако лицо его было гладко выбритым, и на нем даже виднелось несколько мельчайших царапин от обычной бритвы. Он вырос в строгости сибирской природы и строгости людей, его воспитавших. До сих пор под многослойной одеждой, сохранявшей тепло тела в эту суровую пору, он носил отцовский серебряный крест. Да-да, то самое распятье, которое теперь так редко можно было увидеть где-то. Здесь это, конечно, не было уж совсем чем-то из ряда вон выходящим, но для крупных городов человек с распятьем на груди – фактически музейный экспонат.

Голову Давида покрывали густые и еще очень темные прямые волосы. В его внешности почему-то угадывалась цыганская кровь, хотя это было, скорее, просто отдаленным сходством. Как всегда, в обеденный перерыв он захаживал в местный кафе-бар, где заказывал чего-нибудь пожевать, чтобы продолжить трудовой день. В прошлом году его сыну исполнилось семнадцать, и тот уехал на запад России, ближе «к цивилизации». Давид не держал юнца, не плакал и не устраивал скандалов. Он решил позволить сыну самому набить себе шишек «граблями». К «цивилизации»… Давид хорошо знал, чего она ст о ит. За блеском и мишурой «джинсового» мира (как ласково теперь называли часть цивилизованного человеческого общества), спешащего на работу в свои офисы ставить штампы на бумагах и подсчитывать деньги, скрывались полые люди, топящие горечь своих неудач в многократных удовлетворениях своих многочисленных естественных и неестественных потребностей. Десяток поколений, выросших на материальных ценностях и понимании незаменимости и исключительности своих жизней. Теперь они едва ли не с рождения залазят в «кружки» и надевают очки, которые уже двадцать лет как заменили классические компьютеры с интернетом. При этом они свято верят, что рыба растет на рыбных деревьях, а картошка прямо в супермаркете. Но это все полная чушь. Недостаток знаний всегда технически можно восполнить. А вот дыру, которая образовалась в природных человеческих отношениях, вряд ли можно так запросто залатать. Поколения неудовлетворенных и неуверенных в себе людей, страдающих оттого, что у кого-то есть что-то, чего нет у них. Прикрывающих свои страдания «железом» на колесах, «железом» в руках, «железом» на голове, «железом» на глазах… И так, это уже не люди, а какие-то выгребные ямы, куда стекается вся непотребщина, безнадобщина. Попробуйте сказать им, что их «эйрмобы» не были сотворены с сотворением мира, и вы будете жестоко осмеяны. Но, как бы там ни было, Давид не ощущал острой ненависти к тому миру. Он просто делал свою работу, кормил своих детей. Младшая дочь Кристина училась в третьем классе. И именно на нее Давид возлагал большие надежды. Он с какой-то неестественной яростью пытался передать ей все свои знания, рядом с Кристиной он всегда старался быть на чеку и ни на секунду не расслабляться.

Жена Давида Лилия была женщиной в теле, но при этом от природы красивой и довольно умной. Она занималась разведением собак породы тасма, которая приобрела небывалый успех два года назад. Порода была выведена в 2069 году и удивительно походила на помесь койота и вымершего бог знает сколько лет назад фолклендского волка. По крайней мере, так многие утверждали. Собака была популярна не только благодаря своей экзотичной внешности, но и повадкам. Для охраны она совсем не годилась, потому что практически не лаяла, но была ласковой, преданной и легко обучаемой. По уровню интеллекта ее даже поставили перед немецкой овчаркой. Она идеально подходила для изнеженных городских жителей. В России заводчиков не было, поэтому Лилия быстро ухватилась за эту идею. Сперва Давид был против затеи тратить кучу денег на племенных кобеля и суку, которых должны были доставить из Австралии. Но по причине своей природной (или выработанной) уступчивости и присутствия гордыни (он не мог вот так запросто показать, что это что-то для него значит) Давид все-таки разрешил своей жене. И теперь он, кажется, даже не жалел об этом, но иногда он злился на себя за излишнюю доброту, если таковая вообще могла существовать в природе. Иной раз он принимал это за отсутствие твердости и силы воли. Он терзал себя разного рода сомнениями и вопросами, причиняя себе этим душевную боль. Тогда он ходил угрюмый и очень мало разговаривал. Даже с любимой дочкой.