Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

После того как судья прервал как не относящийся к делу перекрестный допрос, имевший целью опорочить репутацию Стерлинга, а затем отвел как необоснованную попытку заставить суд признать, будто сержант брал у неизвестных лиц взятки, Дэйв О’Киф выложил свой главный козырь.

— Скажите, какова глубина того ручья, где вы нашли вещественное доказательство номер два? — спросил он Стерлинга с видом профессионального адвоката.

— Два фута.

— Вы самолично доставали инструменты из воды?

— Да, сам доставал.

— Вы намочили брюки?

Дружный смех в зале.

— Нет.

— Вы уверены, что не намочили?

— Уверен.

— Как вам это удалось?

— Я засучил брюки.

— Будьте добры, засучите штанины на ту же высоту.

— К чему вы клоните? — не утерпел судья.

— Если вы удалите публику, я вам объясню, ваша честь, — отвечал Дэйв О’Киф; он, видимо, чувствовал себя в атмосфере суда, как рыба в воде.

Стерлинга попросили покинуть зал вместе со всеми остальными.

Когда публику впустили обратно, старый Дэйв снова обратился к Стерлингу:

— Пожалуйста, засучите брюки до того места, до какого вы засучивали их перед тем, как войти в ручей.

Чуя подвох, Стерлинг постарался завернуть штанины как можно выше, насколько позволяли узкие манжеты брюк и его мускулистые ноги. Эта процедура сопровождалась малопристойными репликами присутствовавших. Судья пригрозил удалить всех из зала. Вид носков, резинок и обнаженных коленок сержанта оказал крайне возбуждающее действие на публику. Когда зрителей снова удалили, Дэйв О’Киф потребовал линейку. Констебль Лоутон принес ее, и Дэйв стал измерять расстояние от засученных штанин до пола.

— Фут десят дюймов! — воскликнул он, высоко подняв линейку. — И вы поклянетесь, что не намочили штаны?

— Ну… я… то есть… — отвечал, запинаясь, Стерлинг. Дэйв О’Киф торжествующе улыбнулся. Впрочем, улыбка покинула его лицо, когда судья произнес довольно недвусмысленное заключительное слово.

Присяжные удалились на совещание, а зрители, собравшиеся группками в ожидании приговора, уже решили, что даже присяжным, набранным из жителей Бенсонс-Вэлли, придется признать Дэйва виновным. Присяжные не появлялись несколько часов. Это навело судью на приятную мысль, что они, должно быть, весьма добропорядочные и почитающие закон граждане. Но он мало их знал.

Ход совещания в комнате присяжных вряд ли подтверждал это предположение. О похищении овец потолковали лишь несколько минут, вскользь, да и то единодушно признали, что, если уж быть справедливыми, это всего-навсего излюбленная местная забава и предаются ей абсолютно все, кроме, пожалуй, сквоттера Флеминга, потому что ему ведь просто не у кого красть овец.

А затем речь шла только о таинственном исчезновении жены старого Дэйва. Была ли она убита? И если да, то действительно ли это дело рук Дэйва? Два часа продолжалось обсуждение всех «за» и «против», но присяжные так и не пришли к единодушному мнению.

Старшиной присяжных был Как-Ни-Верти Аткинс собственной персоной. Наконец он предложил компромисс:

— Как ни верти, вот я что скажу, — начал он, лукаво поглядывая на сотоварищей. — Кое-кто считает, будто прикончил ее, как тут ни верти, Дэйв, а кое-кто — будто не он. Ну а если мы признаем его невиновным? Одну минутку, как ни верти, а лучше вам дослушать меня до конца. Давайте признаем его невиновным в краже овец, но добавим к этому…

И решение было вынесено. Как-Ни-Верти Аткинс постучал в дверь, и присяжные гуськом проследовали в зал.

Судья занял свое место, все встали.

— Господа присяжные! Вы вынесли свой приговор? — спросил помощник судьи у Как-Ни-Верти Аткинса.

— Так точно.

— Каково же ваше решение? Виновен подсудимый или невиновен?

— Признаем в краже овец невиновным, но просим о снисхождении, — объявил Как-Ни-Верти Аткинс единодушный вердикт присяжных.

— Позвольте, но вы не можете просить о снисхождении к обвиняемому, раз вы признали его невиновным! — пробормотал оторопевший судья.

— Тут как ни верти, а вы не поняли меня, — терпеливо объяснял Аткинс. — Снисхождения мы просим для сквоттера Флеминга и постановляем, что овец надо вернуть ему, законному их владельцу.

Этот перл юриспруденции, вконец озадачивший судью и неприятно поразивший сержанта, снискал бурное одобрение у публики, сидевшей на балконе.

Спарко Ругатель громко огласил свое твердое убеждение, что это лучший (дальше следовало непечатное) приговор со времени (тут опять было произнесено крепкое словцо) дела об изнасиловании, которое слушалось несколько лет назад; тогда присяжные признали обвиняемого невиновным, ибо такой-разэдакий поединок был-де разыгран честно, и участникам его рекомендовали поцеловаться и помириться!

На другой день Затычка Мэннерс, терпевший немалые убытки от прекращения запрещенной торговли спиртным, нанес новому полицейскому еще один удар: он пожертвовал пустующую конюшню во дворе «Королевского дуба» комитету союза безработных.

Том Роджерс, Полковник Макдугал, Эрни Лайл и Дарки приступили к переоборудованию конюшни. Стараясь сделать помещение как можно более удобным, они стучали молотками, чистили, мели с энтузиазмом, испытать который дано лишь тем, кто трудится добровольно во имя любимого дела.

Днем в воскресенье к ним наведался в надежде перехватить миску супа Рыжая Макушка Пиктон. Семья Пиктона жила на пособие по безработице, и, как и многие в городе, он был вечно голоден.

— Займись делом, — сказал ему Том Роджерс. — Вот тебе свободная кисть. А ну, помоги побелить стену!

Рыжая Макушка с готовностью принялся за побелку и заработал кистью, от усердия высунув кончик языка.

— Я кончил эту стену, мистер Роджерс, — заявил он с воодушевлением, проработав час. — Вот остатки извести. Может, еще чего сделать?

Том Роджерс поручил ему окрасить наружную сторону двери.

— Вот тебе лишнее доказательство, — обратился Том Роджерс к Эрни Лайлу. — Стоит подыскать парнишке полезное занятие, и он будет вести себя прилично. Ребятам просто некуда податься; кончают школы, а работы нет!

— Виновата вся система, — авторитетно заметил Полковник Макдугал, осторожно натягивая вдоль задней стены лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — Хронический кризис капитализма! Но погодите, все равно он приведет к пролетарской революции!

Рыжая Макушка, увлеченный первым в своей короткой и не слишком праведной жизни полезным делом, не заметил появления сержанта Стерлинга.

— Ага, попался! — воскликнул Стерлинг, ухватив Пиктона за ухо и выкручивая его. Сержанта совершенно затравили: ему не было прохода от унизительных насмешек, источником которых был юный Пиктон, и Стерлинг утратил обычную свою выдержку.