Геннадий Гусаченко - Тигровый перевал

"Надо же! -- внутренне содрогнулся Иван. -- С такой головокружительной высоты свалился в темноте".

Он уже не испытывал к нему ненависти, которую вытеснило недоумение: зачем жил человек? Во имя чего погиб?

К исходу дня Иван добрался до лесовозной дороги, к которой так торопился Макрушин. Остановил попутную машину и поехал в райотдел милиции.

Только нынче весной Иван Гончарук наткнулся на высохшее русло. Берёзка по-прежнему стояла, выдержав половодье, но теперь оделась в нежно-зелёный наряд из мелких листочков. Иван ласково погладил её по ветке, за которую зацепился нож бандита. После недолгих поисков он разыскал его и положил в рюкзак.

-- Так вот откуда у тебя этот нож, Мефодьевич! -- воскликнул я, когда мы приехали этим летом в тайгу для заготовки сена косулям. -- Следователь Петров рассказал мне о твоих приключениях.

-- Ну что ж, рассказал, так рассказал, -- безразличным тоном ответил егерь, налаживая косу. -- Кстати, ты говорил, что нож тебе нравится...

Иван отстегнул нож от пояса и подал мне.

-- Дарю как сувенир. Бери, не стесняйся. -- Имей в виду -- ножны я сам сделал...

Я поблагодарил товарища за подарок, но странное дело! Узнав историю ножа с берестяной рукояткой, я уже не испытывал радости, что обладаю им. На охоту я этот нож не беру. Так и лежит клинок в моем письменном столе. Напоминая о жизни и смерти, о добре и зле.

Вот уж в самом деле не знаешь, где и что тебя ожидает! Прихожу домой, открываю дверь и вижу: прямо передо мной на полу три медвежонка ползают. Маленькие, каждый с рукавицу овчинную. И всё жмутся друг к другу, урчат недовольно. Я так и ахнул: откуда в моей городской квартире этакое чудо взялось? Взял одного на руки, погладил по мягкой шёрстке, а он и затих, уткнулся мордочкой в полушубок и глаза -- пуговки закрыл. Совсем как щенок, которого только что от мамки отняли. Наверно, принял медвежонок полушубок за лохматый бок медведицы, потому что стал губами причмокивать и всё норовил зарыться в шерсть поглубже.

-- Не видишь, дитё есть хочет. Те двое поужинали, а этому ещё не досталось, -- отняла у меня жена медвежонка. И соску, натянутую на бутылёк, в рот ему сунула. Медвежонок соску схватил, лапами передними бутылочку зажал, словно боялся, что отнимут. А двое других медвежат под кровать забились, прижались друг к другу. Тот, что был на руках жены, перестал сосать и жалобно заскулил: "э-э, э-э...". Низкий гнусавый голосок его напоминал стон больного старика.

-- Ещё просит, -- отбирая у медвежонка пустой бутылёк, сказала Людмила. -- Нельзя больше, Мишутка, -- ласково потрепала она лохматого малыша. И радостно улыбнулась:

-- Кашку варю им манную, кипячёным молоком разбавляю. Пьют, только дай...

-- Объясни мне, наконец, где ты их взяла? -- не выдержал я.

-- Хорошенькие, не правда ли? -- продолжала она испытывать моё терпение. И собрав всех троих зверят, уложила их на подстилку в корзину.

-- Вот эта самая бойкая - Машка. А этот сердитый увалень - Мишка, -- по очереди подносила жена то одного, то другого медвежонка.

-- Самую маленькую я назвала Мушкой. Но не смотри, что меньше всех - зато обжора и ещё обгонит всех в росте, вот увидишь.

-- Ты хочешь сказать, что они надолго заняли эту комнату?

Людмила в ответ лишь счастливо посмотрела на меня.

-- Послушай, не в "Дарах тайги", в конце концов, ты купила их?

-- Нет, не в "Дарах", -- рассмеялась она, унося корзину с медвежатами в дальний угол. -- Гончарук сегодня принёс, просил присмотреть, -- ответила Людмила, укрывая медвежат шерстяным платком. -- Вечером обещал заехать...

Едва она это проговорила, как в дверь постучали, и в прихожую ввалился Иван Гончарук. От одежды егеря пахло смолистой хвоей и ещё чем-то привычным, таёжным.

-- Лёгок на помине, Мефодьевич! -- восторженно приветствовал я приятеля. -- Горю желанием поскорее узнать, как и почему появились здесь будущие хозяева тайги?

-- Хозяевами тайги им уже не быть, -- вздохнул егерь, давая понять, что в судьбе медвежат не всё благополучно. За чашкой чая Иван рассказал:

-- Иду я вчера Кедровым ключом, от мороза лицо прикрываю. Солнце ярко светит, снег поскрипывает, всё вокруг седое, стылое, в дымке морозной. Вдруг слышу -- бах! Потом ещё: бах, бах... А в ключе этом, сам знаешь, лесозаготовители почти весь кедр вырубили, последние стволы валят. Одно название от ключа и осталось... Совсем загубят тайгу, начисто изводят кедр под самый корень! -- стукнул Иван, распалясь, кулаком по столу. -- Пни и те взрывчаткой рвут, на канифольный завод отправляют. А после взрыва, яма -- во! -- раскинул Иван руки во всю ширь. -- И на том месте остаются голые камни. Сколько лет пройдёт, пока на них что-нибудь вырастет?!

Иван отодвинул чашку с чаем, решительно поднялся:

-- Нет, я это так не оставлю, напишу куда следует. Нельзя молчать, когда на глазах гибнет тайга уссурийская.

-- Но ты вдруг услышал выстрелы, - осторожно заметил я.

-- Да, три выстрела, -- снова присаживаясь к столу, продолжал Иван. -- Я и подумал: редколесье там, вальщики работают, бензопилы трещат, топоры стучат. Зверь оттуда ушёл давно. А коли так -- какая надобность в стрельбе? Из баловства палят? Настоящий охотник шалить с оружием не будет. Так? Вот и решил проверить, кто хулиганит в Кедровом ключе спозаранку. Подхожу ближе: трелёвщик гудит, возле него мужики стоят, курят. У одного двустволка за плечами. Как увидели меня, их лица сменились. "И чего, -- думаю, -- перепугались? Неужто из-за ружья?" Медведицу-то сразу не приметил. Она за деревом спиленным лежала. Морда оскаленная из сугроба торчит, а вокруг снег красный. Как увидел кровь на снегу, так и понял всё. Нашли вальщики дуплистую липу. Одна такая толстенная сохранилась на той сопке. Ничего более подходящего, похоже, не нашла медведица. А тут время ей подошло. Вот и забралась под липу. Наткнулись вальщики на липу, а на ней -- свежие царапины от медвежьих когтей. Смекнули: под липой, в корнях -- берлога. Побежали в деревню за ружьем. Шуганули медведя жердиной -- не помогло. Молчал зверь, чуял погибель. Стреляли в дыру промеж корней -- то же самое. Не вышла медведица, не бросила малых детей даже в дыму, когда в берлогу швырнули горящую тряпку. И тогда у браконьеров хватило ума спилить старую липу! Долго возились с ней. Вековое дерево в пять обхватов толщиной -- не пожалели! Упала липа, из-под неё медведица выскочила, бросилась на людей: двое под сопку с обрыва сиганули, а третий, с ружьем, успел на кабину трактора вскочить. Кабы не дети -- ушла бы в тайгу. А малыши в открытом гнезде зябнуть начали, заверещали испуганно. Вот она и разъярилась, бросилась защищать детенышей. Двумя выстрелами свалил её тракторист, а третий саданул уже так, на всякий случай... Глянул я на эту бездыханную медведицу, распластанную возле своей норы, на несмышленых медвежат, замерзающих на снегу, и вспомнилась мне картина замечательного художника Шишкина, на которой три медвежонка резвятся, и мать их стережёт...