Владимир Гофман - Персиковый сад (сборник)

Не знал его только один лишь иеромонах Иннокентий, появившийся в приходе около года назад. Ну и конечно же, юный ловкач воспользовался этим незнанием, как и простодушием иеромонаха, при первом же удобном случае. А произошло следующее.

На Крестопоклонной неделе после службы, когда отец Иннокентий остался дежурить в храме, Мишаня подкатился к нему колобком.

– Батюшка, – говорит, а сам и взор в землю. – А вот вы не заметили, что иконка Спасителя на Царских вратах у нас уж больно старенькая?

Отец Иннокентий поморгал васильковыми глазами.

– Э-э, – сказал он. – Э-э…

Мишаня инока за рукав рясы ухватил.

– Я тут за ящиком присмотрел новую. По размеру такая же. Ее бы на врата… А эту, не выбрасывать же, я бы домой взял, а?

Сраженный благочестием отрока, отец Иннокентий покашлял в кулак. Под рясой слева растекалось тепло. Он бы тут же снял с Царских врат икону и вручил ее молодому молитвеннику, но привычка к послушанию взяла верх над чувствами.

– Ладно, Миша, – с умилением сказал он. – Добро. Я вечером скажу отцу настоятелю, и мы сделаем, как ты предлагаешь.

Тут отец Иннокентий заметил, что пономарь вроде как скис.

– А зачем отцу настоятелю? – по-прежнему не поднимая глаз, произнес Мишаня и вздохнул. – Мы бы и так поменяли, а батюшка порадовался бы, когда новую иконуувидел.

– Нет, дружок, – возразил, почувствовав неладное, иеромонах. – Ты же знаешь, в церкви все делается с благословения начальствующих. Так ведь?

– Ну, так… – промямлил Мишаня невесело.

– Вот и хорошо. Пойдем-ка, поглядим на икону-то. – Отец Иннокентий положил мальчику на плечо руку и подтолкнул его к солее.

Поднявшись на амвон, отец Иннокентий поправил очки и уставился на небольшой, в ладонь, образ Иисуса Христа, к которому обычно прикладывается священник, входя в Царские врата. На Божественном лике отчетливо были видны крошечные капельки, от которых исходил едва уловимый аромат.

– Та-ак, – вымолвил отец Иннокентий и оглянулся на пономаря. – А иконка-то, выходит, мироточит?

Мишаня смущенно моргал.

– Не знаю… Я просто хотел новую…

– Ясно. Ты вот что, Миша, запомни, да покрепче: того не берут, чего в руки не дают. Я понятно сказал?

– Понятно.

– А теперь ступай-ка, приятель, в библиотеку да принеси акафистник.

Спустя некоторое время Звонцов вернулся с толстой книгой в руках.

– Делай как я, – по-армейски строго скомандовал отец Иннокентий и опустился на колени.

Розовые щеки Мишани стали пунцовыми. Он оглянулся. В храме никого не было. Стал на колени рядом с иеромонахом. Тот открыл книгу и начал читать акафист Иисусу Сладчайшему.

На вечерней службе отец Иннокентий поведал о случившемся отцу настоятелю. Тот от души посмеялся.

– Так. Так его учить надо! – повторял он. – Нужно будет владыке при случае рассказать… Ох, рыба, ну уж и рыба наш Мишка – далеко пойдет!

И ведь как в воду глядел. Через десяток лет бывший пономарь, а ныне отец Михаил Звонцов занимал в епархии видную должность. Отец Сергий по-прежнему настоятельствовал на приходе, а иеромонах Иннокентий подвизался в монастыре все в том же звании, всячески избегая продвижения по служебной лестнице. «У всякой звезды своя слава», – любит он цитировать Первое послание апостола Павла к Коринфянам.

Занедужил отец Иннокентий. Со всяким бывает, конечно, но тут такая неприятная оказия случилась: хирург определил у иеромонаха грыжу.

– Резать! – прозвучал суровый приговор.

– А может… – хотел что-то предложить отец Иннокентий.

Но тот даже и слушать не стал, только покосился на монашеский параман, выпятил челюсть и махнул правой рукой, рассекая воздух, будто саблей:

– Резать надо! Ждать нечего!

«В каком смысле?» – хотел было спросить отец Иннокентий, испугавшись, но не спросил. К традиционной медицине иеромонах относился с уважением, поэтому только вздохнул тяжело и стал одеваться.

– Вот, – сказал он, вернувшись с консультации, настоятелю. – Под нож кладут.

– Ничего, – бодро ответил отец Сергий и потер руки, точно сам собирался оперировать бедного иеромонаха. – Всех резали, и ничего!

Последнее замечание настоятеля прозвучало весьма неопределенно. Кто, кого и когда резал и вообще зачем, отец Иннокентий не понял, но уточнять не стал, потому что и без того был расстроен ближайшей перспективой. Но образ огнебородого свирепого Эрика все же на мгновение возник перед его мысленным взором.

В хирургическом отделении, которое располагалось на третьем этаже больницы, переодетого в спортивный костюм и оттого сразу потерявшего монашеский облик, несмотря на солидную бороду, отца Иннокентия определили в четырехместную палату. Он занял койку у окна и поставил на тумбочку складень с изображением Спасителя, Пресвятой Богородицы и Иоанна Предтечи. Сопалатники замерли.

– Та-ак, – упавшим голосом произнес толстяк в майке, – теперь, братцы, анекдоты будем рассказывать в коридоре.

– Нда, – откликнулся его сосед, высокий, с буденновскими усами.

Третий, подключенный к капельнице, молчал.

Отец Иннокентий виновато покашлял в кулак, но складень не убрал.

Вскоре они подружились. Василий, так звали толстяка, все же рассказывал анекдоты, но тихим голосом. Правда, иеромонах делал вид, будто не разбирает слов, и прилагал героические усилия, чтобы не засмеяться вместе с другими. Это ему не всегда удавалось.

Особенно сошлись они с Сергей Сергеичем, усатым подполковником пожарной службы. Он оказался любознательным человеком, а любознательных, как известно, хлебом не корми – дай поговорить о религии. Сергей Сергеич задавал отцу Иннокентию самые что ни на есть каверзные вопросы, ответить на которые было бы нелегко и кандидату богословия, не то что рядовому иеромонаху с семинарским образованием, имеющему к тому же, стыдно признаться, тройку по догматике. Например, очень интересовал пожарного вопрос о Лицах Единосущной и Живоначальной Троицы. «Как это, – вопрошал он, – Сын рождается от Отца? Как это: Иисус Христос – Бог, а родился от земной женщины? Кто же тогда от Отца родился?» Ну и тому подобное. Мозги отца Иннокентия работали так напряженно, что он порой слышал в голове некое поскрипывание и даже стал опасаться за состояние левого полушария.

Спасла операция. Прошла она успешно, и через пару дней иеромонах уже прогуливался по коридору под ручку с подполковником, у которого за это время накопились новые вопросы.

Сам Сергей Сергеич находился в хирургическом отделении в ожидании анализов по поводу опухоли. Несмотря на военную косточку, он откровенно боялся, что опухоль окажется злокачественной. Не исключено, что еще и это опасение подогревало его интерес к богословским разговорам.