Диана Виньковецкая - По ту сторону воспитания

Даничка первый был подвергнут обучению игры на пианино. Илюша избежал этого натиска, потому что у него было полное отсутствие слуха и даже отсутствие половины уха. Все мои «музыкальные» мечты я обратила на Даничку, тем более, что у него обнаружили абсолютный слух. Тут уж я совсем размечталась, представила, как он дирижирует оркестрами, ездит по миру, и я сижу в первом ряду.

Купили пианино в кредит, каждый месяц расплачивались, и не только деньгами, как вы догадываетесь. Чего не вытерпишь из тщеславия!

В первые годы Даниле нравилось колотить по пианино, и он делал это даже без нашего особого вмешательства. У нас не было денег на частные уроки, и Яша давал уроки английского языка Даничкиной учительнице музыки Ларисе, приехавшей вместе с нами в Хьюстон из России, в обмен на её уроки музыки. Она любила Даничку, он обожал играть с ней и быстро продвигался по нотам. После того, как Лариса уехала из Хюстона, Даничка перешёл опять в хорошие руки миссис Strong, преподавательницы музыки из миллионерской школы St. Johns, куда Даничка поступил благодаря своим способностям сдавать тесты. Под её руководством и настоянием Даничка дошёл до концертов, после которых он великолепно кланялся. Концерты устраивались в домах обучающихся по очереди. На концертах Даничке больше хотелось хулиганить, а мне — смотреть на убранство и хозяев. Какие только дома мы не посещали! Многие из этих замков Ривер–окса могут соперничать по нелепости украшений с периодом «излишеств соцреализма», по–видимому, дизайнеры этих красот учились на Малой Арнаутской. Однако, встречались и дома, как замок Даничкиного друга Джона, попавшие в изысканные руки, и тогда кружилась голова от великолепия.

Два с половиной года миссис Strong поддерживала Даничкин интерес к искусству, но тоже уехала из Хьюстона, и тут началось музыкальное сопротивление. Видно, Даничка подрос и перестал испытывать любовь к учителям музыки. Каждый день превратился в борьбу — кто выживет: я, пианино, музыка или Даничка? Сидение за пианино с Даничкой превратилось в наказание, и хотя кое–какие аккорды мы всё— таки извлекали, но без любви и нежности. Часто я находила Даничку за пианино, он втискивался между стеной и инструментом и кукарекал, каркал, мяукал.

Ко времени присоединения ещё одних «союзников против взрослых» — Бори и Эли, двух детей моего второго мужа Лёни — Даничка вполне сносно барабанил на пианино. Чтобы союзники не отставали в развитии, была предпринята попытка обучать их музыке тоже.

Даничка не был тихим ребенком и на выдумки был не дурак, пришедшие на подмогу союзники, близкие и по годам, и по выдумкам, сплотились в единый фронт.

Появление сводных братьев Даничка приветствовал улыбкой, что не объясняется ни в одном учебнике по детской психологии. Видимо, Даничка рассчитывал на весёлое времяпрепровождение, а с ревностью он не считался, потому как всегда был уверен в своём превосходстве… Все вместе они вступили в борьбу с музыкой и с нами.

Первое время присоединения союзников окрашивалось выяснением: кто есть кто? Проверяли, прощупывали друг друга: кто Главный? Даничка метил на первенство и нравственное влияние.

Боря был младше Данички, но с замашками лидера. Он отстаивал свою независимость, бросался в бой по каждому поводу, если чувствовал хоть малейшее ущемление своих прав. Даничка почти никогда не нападал на Борю первый и с кулаками, он использовал всяческие словесные обороты для обиды Бори. Он начинал изощрённо показывать Боре, что его презирает, не признаёт его равным себе, произносил какие‑то дразнильные слова и для большей обиды объединялся с Элей. Вместе они ещё сильней подтрунивали над Борей. «Маленький, глупенький, не умеешь, не понимаешь, наелся сладкого.» Чтобы доказать себя, Боря бросался драться. Отругаться ему не удавалось, потому как Даничка был великий мастер в нащупывании слабых мест, и не только Бори. Он обыгрывал Борю в словах, и тогда Боря отвечал руками (как часто бывает между мужем и женой, показывающей мужу, что он неправ.)

Даничке Боря всё‑таки уступал, а вот с родным братом Элей они сражались по–чёрному, по–братски. Сидят или мирно бегают по саду и вдруг затеют ссору из‑за любого пустяка. Нередко заводят такие потасовки, что кажется, просто растерзают друг друга, однако дойдут до какой‑то точки и как ни в чём не бывало через пять минут вместе смеются. Я уже знала по опыту, что дети находят в потасовках просто забаву и удовольствие, но мне от этого знания не становилось легче, а приходилось растаскивать их по разным комнатам.

В одиночестве своих комнат долго они не остаются, и через короткое время перебираются друг к другу. Наступает затишье, союзники спокойно играют в разные игры, компьютерные или ещё какие‑нибудь. Но в игре начинается соперничество, и игра оканчивается ссорой. Мирное время проходит. Не успеешь оглянуться, как Боря угощает Элю пинком, отпихивает и захватывает пульт управления. Эля, улучив момент Бориной расслабленности, толкает и щиплет Борю сзади, Боря бросает управление, и Эля овладевает пультом. Прибегает Даничка, обливает Элю из водяного пистолета, вырывает пульт, и управление переходит в Даничкины руки. К чему призывать? К какому здравому смыслу? Идет борьба за власть.

Наступило время, в которое я выжила только потому, что у меня была тяжелейшая депрессия после смерти Яши, — грохот и шум от детей, играющих на всём, что было в доме, который мы арендовали, возвращал меня к жизни. Хожу по дому в полном безразличии подавленности, без желаний и с одной только мыслью — исчезнуть, как вдруг приходят дети — весёлые, шумные, радостные, требующие. Моя пустота заполняется их желаниями, их смехом, их ссорами. Они требуют от меня присутствия, они во мне нуждаются, и я — в них. Если бы не было детей, я умерла бы от депрессии, а если бы не было депрессии, то — от детей.

Всем, у кого наступает депрессия, советую — взять на воспитание нескольких детей, желательно живых и подвижных. И тогда не нужно никаких антидепрессантов, одно только раскачивание на люстре троих мальчиков заменяет несколько таблеток, а драки — целый мешок.

Мы снимали дом в Бостоне у музыкантов, уехавших на летний период гастролей. В эти три месяца у нас были концертный рояль, два пианино, один клавесин, три скрипки, пять гитар, один барабан и четверо мальчиков. Барабан мы с Лёней в первую ночь спрятали, чтобы он не попадался на глаза композиторам, укрыли одеялами, а на следующий день увезли в гараж к соседям, которые любезно согласились подержать этот шумный инструмент до возвращения хозяев.

Отстояли мы неприкосновенным концертный рояль, заклеив его со всех сторон, и хотя Боря попытался пробраться внутрь рояля и уже было начал хватать струны, но Илюша его оттащил. Скрипки заперли в шкафу. Клавесин передвинули спиной к желающим его испытывать. Дебютантам мы рекомендовали тренироваться только на наших инструментах и не трогать чужих. Мы пригласили учительницу, чтобы научить их правилам игры. Втроём и по очереди они барабанили по нашему пианино так, что до сих пор пианино в себя придти не может, хотя ещё живет: учительница музыки тоже живёт, потому что быстро от наших детей отказалась, хотя мы хорошо платили за уроки.