Диана Виньковецкая - По ту сторону воспитания

Итак, Даничка начал обучаться и жить в Гавернор Даммер. В первый год он жил с «рум–мэйтом» (соседом) Матом, а во второй год каждый школьник жил в отдельной комнате и Даничка тоже (чему до бесконечности завидовал мой муж Лёня, учившийся в Новосибирском университете и живший с «рум–мэйтами» до аспирантуры). На этом же этаже рядом с Даничкой жил их воспитатель и учитель, днём и ночью наблюдавший за детьми. Но не думайте, что это была жилплощадь учителя — это был его офис. Все учителя имели на территории школы дома, которые больше всего у меня и вызывали горечь сожаления — все мои родственники в России были учителями, но домов у них не было.

Я отклонилась от темы о художественном воспитании Данички. Для искусства, скульптуры, живописи, рисования в школе было отдельное здание новейшей постройки из стекла и бетона. Стеклянная крыша освещала всё помещение, в котором чего только не было!

Даничка забыл свои рисунки, и мы с ним зашли в этот художественный салон–помещение. Там никого не было, и я всё рассмотрела. Сколько света с потолка! Краски всевозможных видов и упаковок, в тюбиках, в банках, холсты, ватманы, аэрокисти–разбрызгиватели красок, разбрызгивающие тонкими и толстыми слоями эмали, два стола для шёлкографии, столы с присосками, столы с отсосками… Всё красиво стоит вдоль стен на столах и полках. Середину зала занимают мольберты. Постояв в изумлении, я взглянула на то, что висело по стенам, на готовую продукцию. Тряпки с приклеенными газетами, скомканные разрезанные фотографии, набитые на чучела, сделанные из лохмотьев картинки, перекрашенные вдоль и поперёк. Размалёванные уродливые башмаки… Ни одного следа обучения, ни света, ни тени. Порывы детей–самоучек?! Я спросила у Данички:

— Почему у вас такой ужас на стенах? Вы что‑нибудь рисуете?

— Мы самовыражаемся, — ответил Даничка и заулыбался.

— Вас чему‑нибудь обучают?

— «Она» сама не знает, как рисовать, — спокойно объясняет мне Даничка про учительницу живописи и рисования.

— А как же ёе взяли в школу преподавать искусство? — недоумевала я.

— Они (он имел в виду руководителей школы) тоже не умеют рисовать, и как они узнают, что она не умеет? — отвечает Даничка. — Она говорит: как хотите, так и делаете! Выражайте себя.

— Как автоматы!?

— Автоматы, мама, делают, что люди им говорят, а мы — что хотим! И автоматами брызгаем краску.

— В одной из русских юмористических книг кто‑то из героев, или сам Остап Бендер, делал картины из волос, мозаику из гаек, винтиков, костылей, бросал по холсту овёс из лукошка, а лошади художественно выедали и доводили картину до полного совершенства — оставался пустой холст. Ваша школа достигла уровня русского авангарда.

Всю обратную дорогу в Бостон Даничка сохранял приличное спокойствие, а я размышляла, что же лучше: с палкой стоять и показывать свет и тень? Или предоставить возможность брызгать красками во все стороны для наслаждения? А если кто захочет быть художником — то пусть сам карабкается и учится? Свербило во мне: уж это слишком, ну, хотя бы что‑то. Эти бессмысленные обмотанные чем попало палки–скульптуры, забрызганные холсты?! Нелепое гримасни–чанье. Как будто один корчит рожу другому. Хотя Даничкин отец Яша был художник–абстракционист и теоретик беспредметной живописи, но от высшего выражения себя в искусстве в Даничкиной школе я несколько растерялась. Было неуместно говорить об утере прекрасного и возвышенного.

После того, как Даничка научился само–выражаться, он уже не хотел познавать законы света и тени. И хотя мы сделали ещё одну попытку обучения его живописным приёмам и отдали на учёбу к художнику Саше Ануфриеву, владеющему искусством свето–тени, Даничку уже нельзя было приучить сидеть на одном месте, мучиться тенью и светом. И нельзя было остановить его брызжущее самовыражение.

Как попало он перемешивал свет с тенью, путал все краски, раскрашивал всё подряд, но, если исследовать Даничкино творчество, то чётко можно выделить в его художественных поисках отдельные творческие скачки.

К ранним периодам поисков, помимо «горшкового» и бутылочного, можно отнести маечный, происходящий не от слова «маялся», а от слова «майка». Он и Эля, который тоже прошёл курс светотени у Фимы в Хьюстоне, раскрашивали майки. Они брали воздушные кисти, заправляли их самыми разными красками и выплёскивали краски на белые поверхности маек, высушивали и потом уже подрисовывали чёрной или белой краской что‑нибудь страшное, паука или скелетик. Но однажды Даничка на одной из маек нарисовал трёх медведей, используя зачаточные знания реалистического показа действительности. Три зелёных медведя, лежащие на белом полотне и задравшие лапы кверху с подписью «братья», стали украшать спины наших мальчиков. Более того, майка с этим рисунком в Даничкиной школе на конкурсе красоты и необычности рисунка выиграла первое место и стала символом школьных спортивных маек.

После «маечного» в Даничкином творческом самовыражении выделяется «графически–досковой» период, происходящий от слова «граффити», не путайте со словом «графика», имеющего общий корень, но без тяжёлой трудовой нагрузки, и от слова «доска», но не как предмета раскрашивания, а как средства передвижения. Этот период характеризуется интенсивным заполнением свободных пространств стен города Бостона и окрестностей графическими каракулями. Даничка набивал рюкзак красками самых разных цветов, некоторые неизвестного происхождения, но отдельные куплены за собственный Даничкин счёт, и на доске (skate‑bord) отправлялся на поиски пустых городских стен. Иной раз к нему присоединялся Эля, но где‑то на местах, потому как на доске он бурно не передвигался из‑за ноги, сломанной в детстве. Они раскрашивали всё, что попадётся под руку, как‑то попался трамвай и был раскрашен. Этот весёлый трамвай проехал по всему Бостону, радуя художников. Потом трамвай вымыли ацетоном, смыв экспрес–сионную живопись, и теперь только на фотографиях можно увидеть это свободное самовыражение. Хотя можно было бы удивить публику трамваем на выставке в музее современного искусства.

Свободных художников как‑то застали полицей–ские за творческой работой на крыше, где они раскра–шивали трубу общественного здания. Полицейские имели честь привезти художников на служебной машине домой. Блюстители чистых стен предупредили, что художники должны получить разрешение «лайсенс», как на ловлю рыбы или убийство оленя, на раскраску свободных стен города, потому что свободных художников много, а свободных стен мало, и рекомендовали встать в очередь. Наши стали в очередь и ждут, когда освободится какая‑нибудь стена или какой‑нибудь забор.