Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

— Ну, Любаня, я долго не задержусь. Туда и обратно, — неожиданно и вдруг сказал мужчина, искательно потрогал у красавицы плечо и, оглянувшись, вышел вон на остановке «Вторая база».

«Вот оно!» — ударила Свекловичного немедленная мысль, а сердце — вещун сказало: «Тук-тук». Скроив ажурную улыбку и упорно подмигивая, он принялся высверливать обладательницу напедикюренных ног огнём медовых глаз. За тяжёлыми, оснащёнными косметикой ресницами соседки (Любани, как уже мысленно уже называл Свекловичный) заплескались искорки легкомыслия и смеха. Когда Свекловичный отрядил четвёртое подмигивание, и в его голове заготовилась неотразимая фраза «Девушка, а вы тоже в этом автобусе едете?», Любаня (будем и мы её так называть), побойчев лицом, кокетливо фыркнула в две ноздри и смеющимся голосом весело и легко спросила:

— Ну чего уставился? Контуженный, что ли?

Сбитый со своих приготовлений Свекловичный по неизвестной причине застыдился:

— A-а… Почему контуженный? — скомканным баритоном начал он, но тут же оборвал себя и воодушевлённо подтвердил?: Да! Да! Контуженный! Как только тебя увидел, — и зря добавил: — Солнце моё!

Так наши герои перешли на «ты».

— Охо-хо! Новый анекдот, — констатировала Любаня и, оглядев пылающего, как свадебный бант, Свекловичного, пришла к выводу: — Видали мы таких.

Но глаза её смотрели хитро и весело, совсем без строгости.

«Снимается», — почувствовал Свекловичный, с умилением отмечая распространявшуюся над верхней губой многообещающую усатость, и, сияя кобелиным взором, приступил:

— Тебя как зовут? Меня Васей, а тебя?

— Люба, — отрекомендовалась Любаня.

— Очень приятно, — Свекловичный растекся улыбкой и предпринял попытку обаяния, отчего в его лице появилось что=то распутное. — И где же, Люба, тебя можно увидеть, кроме как в автобусе? — задал он каверзно-наводящий вопрос. — Дома, — игриво ответила Любаня. «Домой приглашает!..» — содрогнулся от удачи Свекловичный. В голове, как блохи, запрыгали радостные и смелые мысли с картинками, и он с замиранием погладил прохладное женское плечо.

— Ну-ка руки! — дёрнулась Любаня.

— Что руки? — прикинулся Свекловичный.

— А ничего… Сам знаешь. Смотри, какой конкретный.

«Ах ты чёрт. Резко начал», — осудил себя Свекловичный и благонравно убрал руку за спину.

Автобус миновал площадь, Любаня глянула в окно и сообщила:

— Я сейчас выхожу. Пропусти.

— Мне тоже здесь, — успокоил Свекловичный.

Двери отворились, и они вышли на живой от жары асфальт. В небе всё так же насижено томилось солнце, в бочках закипало пиво, остервенелые люди, задыхаясь, грубо стучали потными кулаками по автоматам с газированной водой, — близился конец света.

— Ну, Василий Алибабаевич, — скучнея, сказала Любаня, — мне сюда, — и она махнула тонкой рукой в перспективу дороги.

— Почему Алибабаевич? — стало обидно Свекловичному.

— Так просто. В кино было, — улыбнулась Любаня, но на этот раз улыбка до глаз не дошла.

— Я тебя провожу, — заторопился Свекловичный. — Мне как раз в ту степь.

— Это ещё зачем?

— Потом узнаешь, — загадочно пообещал Свекловичный.

— Ну пошли, если такой настырный, — вздохнула Любаня.

И они пошли. Фортуна приятствовала Свекловичному. — в пути случился винный магазинчик, где он приобрёл штуку «Пшеничной», а на закуску за неимением жевательной резинки. Любане же объяснил:

— День рождения у меня сегодня. Двадцать стукнуло.

— Так уж и двадцать, — усмехнулась она.

— Ну двадцать девять, — убавил себе четыре года Свекловичный. — А отметить не с кем. Недавно я здесь… Две недели как… Хожу как дурак, никого не знаю. До того одиноко бывает, ты не представляешь себе. Особенно когда…

— Ну вот я и пришла, — оглядываясь, перебила Любаня.

Они стояли под слепящим солнцем у стандартной многотиражной пятиэтажки. Свекловичный хотел досказать, как ему бывает погано и одиноко, но тут заметил, что среди антисанитарии палисадника, шокируя бесстыдством, драный пожилой барбос, выпучив безумные глаза, совокуплялся с белой собачкой. Любаня со странной ухмылкой отвернулась и попрощалась. Сказала:

— До свиданья.

— А с кем же я буду сегодня день рождения отмечать? — грустно спросил Свекловичный и, пытаясь и Любаню заразить своим энтузиазмом, озарился: — Идея! А давай с тобой и отметим. Может, у тебя? Посидим… Поокаем… А?

… Сидели на кухне. Любаня пила мало, и почти всю бутылку Свекловичный убрал единолично. Разговор не клеился, и Свекловичный начал рассказывать академические анекдоты «про чукчу» и другие смешные разности. Ободрённый положительной реакцией Любани, он осторожно положил руку на её спину. Она не отстранилась. «Пора», — решил Свекловичный и незаметно вытер о брючину ладошку.

— Пора, — сказала Любаня, — сейчас муж вернётся. Так что…

— А как же я? — поняв, что вытер руку зря, пожалел себя Свекловичный и полез с поцелуем.

— Подожди, — мягко освободилась она. — Знаешь, что? У меня соседка в ночную, а ключ мне оставляет. Давай там посидишь, а я попозже приду.

… Любани не было долго. Раскиселившийся от водки Свекловичный сначала мечтал мечту о любаниных грудях и прочих нежностях её, распалился, но потом мысли его перекинулись на третье, замедлили ход, и он непроизвольно уснул. Когда Свекловичный очнулся, вокруг уже не просматривалось ни зги и было, наверно, заполночь, а из прихожей небольшим прелюдом к предстоящей большой человеческой любви слышался звук отворяемой двери. Проворно вскочив, он пружинисто и неслышно, как балерун, побежал на звук. Ориентируясь по светлому пятну платья, Свекловичный обнял вздрогнувшую Любаню сзади, всосался в раскрывшиеся губы и начал в темноте с восторгом обрывать её груди. Любаня поначалу дёргалась и вырывалась, но потом обмякла и стала взаимной. Свекловичный с кряхтеньем поднял на руки оказавшуюся на удивление тяжёлой Любаню и с тёплой нежностью подумал: «В теле, собака». Задевая ношей об углы и опрокидывая стулья, он втащил её в спальню, и они упали на мягкое и прохладное дивана. Шепча лазоревые слова, Свекловичный начал лихорадочно путаться в пуговках, застёжках и крючочках. Наконец, эта мелкая галантерея кончилась, и пролился сладкий любовный пот.

— Ты кто? — изменившимся счастливым голосом прошептала Любаня, когда Свекловичный благодарно прижался рядом.

— Как кто? — удивился Свекловичный, — Вася. Или забыла?

— Какой Вася? — заинтересовалась Любаня и потянулась за поцелуем.

— Из автобуса, — цепенея от страшной догадки, промолвил Свекловичный и сел. Это была не Любаня, а какая-то другая женщина.

— И давно ты меня любишь? — женщина обняла Свекловичного.

— Давно, — сдавленно признался Свекловичный и тоже обнял.