Лев Трутнев - Живая душа

Бор уже расставался с ночной темнотой, уже завершал сон, встряхиваясь от утренней свежести и робких птичьих голосов. Среди деревьев молчун заметил человека, и страх вконец отогнал все его горячие чувства. Крылья глухаря раскрылись сами собой. Он загрохотал ими по сучьям кедра, вскрикнул тревожно и пронесся совсем близко от бьющегося в песне токовика. Как ни велика была страсть певца, старый глухарь заметил метнувшегося в глубину леса молчуна и затих, затаился в подслухе, зорко оглядывая каждое знакомое дерево.

Охотник был терпеливым, ждал своего момента. Но он остановился в неудобной позе и в конце концов сделал едва заметное перемещение на обе ноги. Этого было достаточно для того, чтобы токовик сорвался с сука и улетел следом за молчуном.

После этого оба петуха держались вместе. Старик токовал, зазывая копалух, а молчун учился пению, чтобы, выжив, запеть следующей весной свою брачную песню, и чутко слушал тайгу. Не раз пытался настойчивый охотник подобраться к поющему глухарю – все напрасно. Всякий момент его обнаруживал молчун, таившийся в самых неожиданных для человека местах.

А весна наплывала на урманы, сгоняла снег, обнажала мшаники, клюквенные места, отогревала хвою и почки деревьев. С ней двигались в тайгу птицы, наполняли леса новыми волнующими звуками. Жизнь дарила глухарю еще одну пору более-менее спокойного и сытного существования…

Он появился на свет под густым тальником, измученный и бессильный, и долго лежал, ошеломленный яркостью солнечного дня, шумом кустов и обилием воздуха. Большие темно-коричневые глаза косуленка с удивлением замирали то на качающихся стеблях травы, то на трепещущих листьях тальника, то на подрагивающих ушах матери-косули, вылизывающей его мокро-осклизлую шубку.

Зной проник и в густую тень кустов, и в них копилась терпкая духота. В ноздри косуленку текли острые запахи нагретых трав, и он дрожал, вжимался в мягкую подстилку перегноя, подтягивая под себя длинные ноги с острыми копытцами.

Ошалевшие от жадности оводы, кружившие над косулей, тут же облепили ему губы, нос, уши и обжигающе жалили. Косуленок терпел: дергаться и биться было опасно – это только раззадорило бы кровососов. Он инстинктивно прижимался к матери, пряча морду в ее густой шерсти. Там он нашел мягкий сосок вымени и пил молоко до тех пор, пока не задремал.

Как утих зной и ушла пастись мать, косуленок не слышал. Он спал и спал. Скатилось за степь солнце, потухло небо. Прохладная ночь разбудила косуленка. Он очнулся и, упираясь копытцами в мягкий дерн, встал на дрожащие ноги. Темная глубина тальников, открывшаяся косуленку, напугала его. Он запищал, и из травы бесшумно появилась косуля.

С трудом переставив непомерно длинные ноги, косуленок сунулся под брюхо матери, но она чуть отпрянула в сторону. Косуленок вновь потянулся к заветному соску, переступив через примятую траву, но косуля снова отошла в темноту, увлекая его за собой. Путаясь в густой осоке, косуленок настойчиво тянулся к вымени – голод был сильнее страха – и шел, шел за матерью на слабых еще ногах, преодолевая и цепкую траву, и небольшие кочки. Когда они вышли на округлую поляну, смутно белеющую среди темных кустов, косуленок, дрожа от напряжения, из последних сил дотянулся до соска и стал пить теплое материнское молоко.

После пыльной дороги, пробитой напрямую через пшеничные поля, от густо-зеленых тальников пахнуло прохладой, и мальчик высунулся из машины.

– Гляди, здесь кочкара! – предупредил его дед. – Тряхнет – и сыграешь подбородком, прикусишь язык.

Мальчик отвалился на сиденье, и тут же машину закачало на невидимых в траве кочках.

Дед выключил скорость и заглушил мотор.

– Послушаем жаворонков, – пояснил он, открывая дверцу.

В предвечерней прохладе особенно остро пахли цветущие тальники и свежая, набравшая силу трава.

– Слышишь, журчит? – Дед сладко прижмурился, наклонил голову, поворачивая ухо вверх. – И не один…

И в этот момент мальчик увидел оранжевого зверя, поднявшегося из-за куста, длинноногого, лопоухого, с большими темными глазами, и обмер от легкого испуга и восторга. Он ничего не успел сказать деду: тот сам увидел животное.

– Коза дикая, – прошептал дед, наклоняясь. – Лёжка у нее была под кустом, а мы подъехали.

Косуля как-то не торопилась скрываться. Она ковыляла вдоль ивняков, припадая на одну ногу.

– Ясно, – дед улыбнулся, – маленький у нее где-то.

– Давай поищем! – Глаза у мальчика заблестели нетерпеливой радостью. – Может, найдем!

– А зачем? – Дед отвернулся. – Их трогать нельзя: баловство это – игра со зверем.

По тому, как дед нахмурился, мальчик понял, что дело это запретное, но желание увидеть маленького косуленка не уменьшилось. Наоборот – оно еще больше распаляло его.

– А мы трогать не будем. Только посмотрим…

Мальчик жил в деревне, через двор от деда, егеря охотничьего участка, – и большей частью пропадал у него. Был он первым внуком, и конечно же дед не мог отказать его настойчивой просьбе.

– Да где его в кустах найдешь? – пытался сопротивляться дед, вылезая, однако, из машины.

Косуля в это время уже скрылась в тальниках. Мальчик тоже толкнул свою дверцу и выпрыгнул в густую траву. Тяжелые оводы тут же загудели возле его лица, мельтеша перед глазами. Настоянный на травах воздух опахнул тонким ароматом.

– Рядом с собой она косулят держать не будет, – рассуждал дед, осматриваясь. – Где-нибудь в траве, среди кустов, запрятала.

Они пошли в заросли. Со всех сторон к ним подступали плотные ивняки. Тоненько зазудели оранжевые комарики, поднимаясь из травы.

– Нет, брат, без собаки тут делать нечего, комаров ежели кормить с паутами да ноги царапать… – Дед махнул рукой. – Сам видишь: напрасное дело. Где в таком дуреломе найти притаившегося козуленка…

Мальчик остановился, поняв его правоту.

– Зря мы Пиратку не взяли! Он вон как просился.

– Так мы же с тобой поехали угодья стеречь, а собака сейчас в угодьях помеха, а то и зло: кругом птицы и звери маленькие. Уж лучше мы к осени косулями полюбуемся, когда они пастись станут на пустошах, а ты в первый класс пойдешь…

В дикой природе животные узнают друг друга по разным признакам, недоступным людям. Родившийся в тальниках косуленок был еще мал, но унаследовал все, что нужно вольному зверю. Он часто шевелил стоячими ушами, которые у него были особенно большими, поворачивал их в разных направлениях и улавливал шорохи в траве и кустах, раздувая ноздри, принюхивался к лавине наплывающих потоков воздуха и угадывал малейшие изменения в поведении матери.