Вячеслав Куприянов - Орден полярной звезды

— До полета еще далеко, — заполнил паузу ученый и от собственного воображения закашлялся.

— Как далеко? — возмутилась трубка, — это что, саботаж? Мы же условились, вы первый и полетите! Вы что-то не спешите испытать чувство законной гордости. А на вас уже и скафандр спроворили, наши специалисты по саркофагам постарались, все подогнано, все по мерке, даже одна нога короче другой…

Надзиратель не на шутку рассердился, он уже откровенно издевался. Ученый даже пожалел, что еще не научился отключать радиотелефон. Да и руки как-то плохо слушались, могли не ту кнопку нажать. Не та твердость в руках — мелькнуло у него в голове, но ответить он поспешил по сути дела:

— Не могу я лететь. Рад бы, но не получится. Нельзя мне за пределы вселенной, я же несимметричный, так что мне, скорее всего, пути не будет. То есть путь мне возможен только незамкнутый.

— То есть как несимметричный? И что это значит — незамкнутый?

— Вы же знаете, что я хромой, это даже скафандром не исправишь. Только саркофагом! (Он сам удивился своей смелости.) Подобная несимметричность искажает искомую траекторию, как бы ни старался ее выровнять хромой пилот. Так что путь получается незамкнутый, то есть исключающий возможность возвращения в исходную точку.

— Вот как? Что-то вы загибаете! Абсолютной симметрии в природе нет. Я вот тоже несимметричный. Рука вот — хромает. Как такой рукой руководить? А я руковожу! И народ от этого не шатает! Но если вы настаиваете на своем, то полетит ваш сын. Мы уже давно его наблюдаем и пестуем. Способный парень. И симметричный!

— Мой сын? — ученый настолько ушел в работу, что о жизни за пределами тюрьмы и думать забыл. Да и в пределах тюрьмы что он видел? Он вдруг представил себе с тоской, как разрослась масса младенца, которого он видел только в колыбели, однажды и второпях. Как он питается там на воле? Хорошо, если бы в тюрьме, здесь еду подают регулярно. И как жаль, что он еще не сделал необходимых шагов в сторону преобразования несовершенного человеческого организма в идеальное растение космоса, которому, кроме воды и света, ничего не понадобится.

В трубке раздался треск, и разговор на этом оборвался. Затем без стука вошли в камеру два особиста и внесли очередное изобретение, как они его назвали — видеотелефон. Они объяснили, что техника уже позволяет внести в его камеру так называемый телевизор, но зрелище событий, которые тот передает беспрестанно, способно только угнетать тонкие чувства и парализовывать всякую самостоятельную мысль. А по видеотелефону он может общаться выборочно, когда ему предоставят возможность выбора, а пока он будет время от времени соединен с главным надзирателем. Кофе с цикорием на время разговора будет ему передаваться, как и прежде, вручную.

Как только особисты вышли и в коридоре отзвучал стук их сапог, вспыхнул синеватый экран, и на нем обозначились рябые черты его постоянного собеседника. Надзиратель, видимо, возлежал перед монитором в своем кабинете, по скромности мало чем отличавшемся от обычной одиночной камеры. Висевшая на стене географическая карта с пучками стрелок и флажков говорила о том, что ее хозяин увлекается военной географией. Итак, хозяин лежал под картой развязанных им сражений, вытянув ноги перед монитором так. что можно было видеть огромные подошвы его сапог, а лицо терялось где-то в перспективе.

— Я что-то нехорошо с вами недавно поговорил. Мне как-то не хватало вашей живой реакции, вот я и велел ускорить внедрение видеотелефона. К тому же мне захотелось сделать вам что-то приятное и увидеть вашу реакцию. Я решил наградить вас орденом Полярной Звезды. Думаю, что посмертно.

— Как посмертно? Я еще не изложил все мои мысли! Я еще не осуществил…

— Не увлекайтесь! И не волнуйтесь. Нам вовсе не нужны все ваши мысли! — утешили его сапоги, — нам достаточно только некоторых. Да и человечеству нужно время, чтобы дорасти до некоторых из ваших мыслей. В общем, времени у вас еще достаточно. Но вот о чем я сейчас подумал. Вы, кажется, давно не видели звездное небо над головой? Сейчас вам по моему указанию сделают сюрприз.

Экран потух, и, действительно, — тут же за ним пришли и вежливо пригласили следовать куда-то вдаль по бесконечному коридору, где в окошечках камер его приветствовали странные ликующие лица. По пути особисты в полосатых пиджаках и при галстуках говорили ему увлеченно о каком-то новом мышлении.

— Что еще за новое мышление, когда старое еще не кончилось, а кое-где и вообще не начиналось, — пробурчал он на это, но они не унимались. — Как же, как же, — объясняли ему новые полосатые, ~ у нас здесь давно один мыслитель сидел — в позе роденовского мыслителя. Дело в том, что в его камере только и хватало места, чтобы так сидеть и мыслить. Вот он и высидел мысль, что объемы всех камер надо свести до сидячих размеров. Экономия пространства высвобождает массу времени! Стоит только решительно ужать пространство, как тут же резко подскакивает количество самостоятельных мыслителей. Это и есть новое мышление, или по-иностранному плюрализм. Затем небольшое количество ходячих собирают все мысли, высиженные сидячими, и дают им ход. Это приводит весь механизм в вечное движение… А сейчас мы покажем вам нечто, что у нас связывается с ходячими представлениями о свободе…

Его ввели в огромную камеру, он огляделся и ахнул: над ним сияло незабвенное звездное небо, все созвездия оставались на своих местах, что говорило о том, что историческая эпоха еще не изменилась. Накренившийся Орион, целеустремленный Лебедь, Малая Медведица все еще не больше Большой…

Он вспомнил о своих калькуляциях по управлению погодой, дабы она из нелетной становилась летной, о переориентировке вооруженных сил на решение климатических проблем, о создании оружия массового развлечения, от которого не будет индивидуальной защиты, и подумал о том, что надо как-то к лучшему изменить небо. Хотя надо ли? Приглядевшись, он различил, что эта камера напоминает колодец, и если со дна его можно обозреть вселенную, то можно и всплыть, то есть взлететь в кромешное пространство.

— А днем здесь можно проводить гонки по вертикальной стене на мотоциклах, — произнес один из особистов, описав круговое движение рукой в кожаной перчатке.

— У стены внизу вы можете обнаружить свой старый велосипед, на котором вы когда-то ездили в библиотеку, все в целости и сохранности, у нас ничего не пропадает, — добавил второй особист.

Они ушли и оставили его одного, из чего он понял, что эта камера принадлежит ему, хотя бы на эту одну ночь, хорошо бы, чтобы это не была ночь перед казнью. Он долго и жадно вглядывался в яркие чертежи созвездий, с замиранием отмечал мерцание цефеид, радовался, что его зрение не так ослабло, как слух, он еще мог различить в Большой Медведице «восседающую» восьмую звездочку. Потом он стал с нарастающей досадой замечать, что звезды на этом небе как-то недостаточно обращали внимание друг на друга. Хотя, впрочем, они казались более расположенными к Земле.