Аланка Уртати - Кавказские новеллы

Мы продвинулись лишь в понимании одного: всё, что происходит с нами, это, прежде всего, проекция нашего общего сознания на нашу жизнь.

Человечество гоняет свой негатив, как ветер тучи, и он обрушивается то там, то здесь смертельными лавинами. Где-то бывает особенно тонко, можно прорвать, и тогда всё устремляется в ту ужасную точку.

В той бездне даже раздавленная бабочка из рассказа Рэя Бредбери несёт нарушение гармонии во всем пространстве Вселенной, а уж наш родной Беслан возвестил колоколом, что мир впал в полнейшую разгармонизацию всего и вся, что человечество, как Молох, стало пожирать своих детей.

В нашем родном городе столкнулись две силы, сцепились в один клубок, поместились в одно пространство школьного спортивного зала, куда было загнано около полутора тысячи людей.

Что есть чёрная сила – террористы, недобросовестные верхи, продажные все те, кто причастен по долгу службы?

Из кого бы ни состояла та сила, противостояли всей земной нечисти дети, совсем маленькие.

И во дворе больницы над всем, что лежало на земле взорванное, разорванное, подстреленное, полусожженное, кроме крика, женского плача, мужского стона, было еще нечто такое, чего мы не видели, не могли даже предполагать…

Заканчивался процесс разбора на живых и мёртвых, на искалеченных, но ещё живых. Разобрали всех, одних подняли со дна трагедии для выживания, других – сожжённых, разбитых, замученных, предстояло вскоре опустить глубже земного ада.

Всё, что поддалось ещё большему распаду, на второй день распоряжением, конечно, неустановленного лица было вывезено на свалку и сброшено там: обрывки вещей, ручки, ножки – не кукол, … человеческие.

Взорванный, сожжённый зал остался стоять готовым памятником трагедии.

А к нам проникло нечто такое, чему нет объяснения…

Во дворе с венками, сложенными вдоль всех стен, где посередине стоит электрический столб, вместо столба в тот момент встали две тонкие полупрозрачные фигурки в белой одежде до пят, в белых шапочках на маленьких головках с узкими личиками. Одна фигурка сложила свои тонкие руки на груди.

Взглянув на двор, видишь столб. На снимке, сделанном кем-то спонтанно, нет никакого столба, а стоят две светящиеся тонкие фигурки, такие же реальные, как разбитые стены школы и венки по всему периметру!

Смерть уже планировалась кем-то где-то, о чём пока не можем знать, потому что не наши государственные суды, а только Время проводит свое объективное расследование. Оттуда, где всё содержится, и нет категории времени, это всёё, пройдя какие-то круги, возвращается, открывая скрытую до поры до времени информацию.

Пока же Вселенная предупреждала маленьких о предстоящей войне больших, делящих этот мир, рвущихся к власти и карьерам – диких, необузданно алчных, неотвратимо жестоких, безнравственных и продажных – вся дьявольская рать, в руки к которой мы все попали, только тем, кто будет в школе, будет страшнее и намного больнее.

Тихо, без выстрелов, вначале умрут дети с инсулиновой зависимостью. А снаружи, где-то совсем рядом, уже коварно закручивались клубки, обещавшие кровь и смерть тем, кто мужественно переживет три дня дикого плена.

Задолго до этого информация уже блуждала в пространстве, подавая свои сигналы во многие головы, отчего бесланские дети начинали видеть сны, которые, конечно, разгадать не умели.

Вторгаясь в сознание, она пыталась сказать о том, что где-то уже создан адский план, зловещая инсценировка которого выльется в кровавый спектакль, когда наступит день прихода в школу. Что вся, созданная людьми структура, состоящая из власти и охранителей её, а не нашего покоя, не будет направлена на спасение их от такого огня, который не затронет деревянного пола, а сожжёт их трогательно нежные тела.

Светлые невинные головки получали страшные сигналы будущего бедствия, но в силу детского доверия к взрослым, дарившим им любовь и ласку, они не приводили их в ужас. Наяву они писали стихи и рисовали, не понимая сами, откуда бралось то, что они выражали своим творчеством. Девочка писала о том, что собирается в путь, пока неведомый, но там всё будет иначе, всё прекрасно, и скорей бы.

Она уйдет по своему билету счастья, полученному во сне, пережив наяву ужас и боль своего обугленного тела…

Мальчик рисовал спортивный зал в огне, когда ничто не предвещало адского огня, в котором он сам сгорит.

Женщины и дети, которых выставляли боевики в окнах, заставляя махать тряпками и кричать – не стреляйте – умирали, сражённые пулями с той стороны, от которой все три дня они ждали спасения.

Дети писали и рисовали свои предчувствия, готовясь к празднику. Они подбирали воротнички и бантики, добросовестно набивали своим школьным добром ранцы с наклейками, подвязывали к кармашкам зверушек и куколок, забавные брелки и прочие игрушки.

Они видели сны, а наутро рассказывали их взрослым, но взрослые тоже не умели разгадать.

Девочке Дзерассе снилась большая шеренга школьников – белый верх, чёрный низ – шли они в сторону аэропорта. Впереди были ворота, перед воротами на сверкающем троне в сиянии – седовласый старец, который задавал каждому по три вопроса. Ответившие входили в ворота, и они поглощали их.

Не ответившим предлагалось вернуться назад для продолжения учебы. Они, по всей вероятности, остались в живых.

Дзерасса радостно сказала маме, что она ответила на все три вопроса. С тех пор мать ночами сходит с ума – на какие вопросы ответила её умница дочка, всякий раз мучительно думая, быть может, они таили какую-то разгадку.

Но это лишь добавляет боли, ибо подготовленность кровавого плана ей все равно не удалось бы устранить, даже если бы побежала на трассу и упала под колеса автомашин, в которых ехали посланцы смерти.

И новый вопрос – чья пуля, с какой стороны сразила Дзерассу, составляет суть второго пожизненного вопроса, ещё более мучительного.

Её девочка скользнула в ворота, которые вскоре материализовались и стали вратами в Город Ангелов, где все могилы одинаковые, с них смотрят школьники, шеренгой вошедшие туда, куда вошла и юная Дзерасса.

О том, что ещё один наш друг вынес на собственных руках сгоревшее тело маленького внука, я ни тогда, ни спустя много месяцев не знала.

Пока длился мой шок от событий родного города, я в него не приезжала, по слабости духа. Друзья из газеты присылали мне её во Владикавказ, я прочитывала о характерах и судьбах, способностях и талантах, мечтах и стремлениях тех, у кого всё это уже раз и навсегда было отнято.

Бесланские газетчицы, как профессиональные плакальщицы, писали, раздирая всем сердца, а все добросовестно прочитывали, страдали и плакали. Это производило сверхтяжелое впечатление, но это было данью живых мёртвым, и через это нужно было пройти.