Дарья Березнева - Когда растает снег

– Нет, Роза, нет! Ты не умрёшь. Всё будет хорошо, вот увидишь!

Стёпка обхватил худенькие плечи сестрёнки и крепко-крепко прижал её к себе. Они оба заплакали.

Из всего сказанного Микки уловил своё имя, повторенное несколько раз, и пока непонятные ему имена или клички: «Жук», «Хана». И ещё он понял, что сейчас хозяину и его маленькой подруге очень плохо, что они нуждаются в помощи. Микки подошёл к детям и, пытаясь утешить, стал поочерёдно лизать им руки.

– Ай, как щекотно! Прекрати! – смеялась девочка, перестав плакать.

Но пёс не слушал её и тыкался холодным мокрым носом ей в губы, а Роза со смехом ласкала его.

В эту ночь мальчик долго не мог заснуть. Стёпа ворочался с боку на бок, и когда, наконец, он заставил себя погрузиться в дрёму, тревожные мысли его не покинули. Стоило ему забыться сном, как тяжёлые сновидения следовали одно за другим.

Вот он душной летней ночью стоит неподалёку от шумной нетрезвой компании и зовёт мать домой:

– Мама, пойдём домой! Мама, пойдём, уже поздно!

В ответ – только пьяный хохот и грубые ругательства. Он стоит уже целый час.

– Мама, если ты сейчас не пойдёшь со мной, я закрою дверь и не пущу тебя!

От лавки медленно отделяется пошатывающаяся фигура, сопровождающая каждый свой шаг нецензурной бранью. Мальчик знает – наутро у матери опять будет опухшее лицо, синевато-красные подтёки вокруг глаз и одно желание – скорее выпить.

На окне их квартиры, больше похожей на притон, совсем нет занавесок, и в сумерках оно чёрной дырой, страшной чудовищной пастью смотрит во двор, изредка освещаясь в глубине тусклым светом, выставляя напоказ царившие в их комнате беспорядок и нищету. А ведь когда-то всё было по-другому. Раньше мама не пила, и семья жила дружно. Стёпа до сих пор помнит тепло маминых рук, когда она прижимала его к себе, ласково взъерошивая волосы.

Весь этот кошмар начался после развода родителей. Когда отец уехал в другой город, всё изменилось. Мама стала много пить, в её характере появились раздражительность, гневливость. Мало того, она была постоянно недовольна детьми. Казалось, что само присутствие Стёпки и Розы раздражало её. И всё же дети очень любили маму, скучали за ней, пока она лежала в тубдиспансере. Мама есть мама. Спросите любого ребёнка у кого мама лучше и он непременно ответит, что его мамочка самая лучшая и самая красивая. Каждый ребёнок любит свою мать, какая бы она ни была.

Но вот их мама умерла, и детям тоже больше не хотелось жить. Узнав о её смерти, Роза плакала, кричала, что хочет «к маме», «к нашей любимой мамочке». Стёпе стоило большого труда успокоить девочку.

Когда матери не стало, брата и сестру хотели отдать в детский дом, но они сбежали. Стёпка и Роза так и не смогли преодолеть ужас перед страшным словом – детдомовец.

Мальчик заворочался во сне и застонал так, что пёс открыл глаза, зевнул и настороженно поднял голову. Первая ночь на новом, непривычном месте казалась Микки нескончаемо долгой. Он почти не спал и постоянно прислушивался к уличному шуму. Временами псу чудилось, будто кто-то большой и тяжёлый ходил около подвала взад-вперёд, и слышно было, как хрустел морозный снег под его ногами.

Микки не догадывался, что непрошеными ночными гостями были всего лишь ветер, да его верная подруга метель. Они вырвались на свободу только к ночи и теперь разгуливали над спящей землёй, играли в ветвях голых, стыдливо стоящих деревьев и с неистовой злобой стучались в окна и кровли домов, нагоняя ужас на людей. Иногда в зловещем завывании метели слышались то детский плач, то чьи-то голоса, то страшное рычание невиданного зверя. Но, в конце концов, ночные кошмары отступили, и Микки заснул спокойным, чутким сном здоровой собаки.

И снился ему старенький двухэтажный дом с облупившимися стенами, маленькая бедно обставленная, но уютная кухня, а за столом пьёт чай с сушками его незабвенная Мария Ивановна, его добрая и внимательная хозяйка. Пёс с радостным визгом подбегает к ней, тычется мордой в её пахнущие чем-то очень домашним родные морщинистые руки и благодарно засматривает в глаза, мол, а я знал, что ты вернёшься, я ведь так ждал тебя, так ждал!

Но вот видение стало меркнуть, постепенно исчезать. Теперь Микки в подъезде, под знакомой дверью. Его гложет беспокойство: может быть именно в эту минуту хозяйке нужна помощь? Он царапался в дверь довольно долго, а она всё не открывает, значит что-то произошло. Раньше такого не случалось. И не в силах дольше терпеть неизвестность пёс начинает жалобно скулить, сперва тихо, а потом всё громче и громче. Внизу и на верхнем этаже хлопают двери, появляются соседи. По раздражённым и злым лицам жильцов нетрудно понять: они явно не довольны тем, что Микки нарушил их покой. Не понимают люди, что собака просит о помощи! Микки с мольбой смотрит на них, затем переводит взгляд на дверь и лает, лает. А люди, вместо того чтобы помочь, обступают его со всех сторон, замахиваются на него кулаками. Микки всем телом прижимается к двери, ощетинивается, скалит зубы, его лай переходит в злобное ворчание. Вдруг из толпы выделяется Глафира Андреевна – полная тётка в домашнем байковом халате и бигудях. Она победоносно приближается к Микки и со злобой пинает его ногой. Тогда пёс, не помня себя от гнева, вцепляется в эту белую холёную ногу чуть повыше икры.

– Эй, псина, чего разлёгся! А ну, пошёл вон! – вскрикивает тётка каким-то грубым мальчишечьим голосом.

Проснулся пёс оттого, что почувствовал, как кто-то пнул его ногой. Сработал инстинкт самосохранения, заложенный в каждом живом существе с момента рождения. Ещё не проснувшись окончательно, Микки сразу же вскочил, угрожающе зарычал, а шерсть на загривке встала дыбом. Сейчас он стоял оскалившись, прижав к голове уши и зло сверкая глазами. Пёс приготовился к борьбе с этой вредной женщиной, со своей обидчицей, давно пора хорошенько проучить её. Несомненно, Микки ожидал увидеть Глафиру Андреевну, но так и застыл на месте от неожиданности. Вместо неё перед ним стоял высокий тощий подросток, на вид лет четырнадцати.

Этот мальчишка показался псу очень страшным. Чёрные неухоженные волосы незнакомца торчали в разные стороны, густые брови были сдвинуты к переносице, а из-под них гневно сверкали маленькие ястребиные глазки. Одет был мальчик ничуть не лучше, чем Стёпа. Поверх некогда белой, а теперь ставшей серой от грязи рубахи, на сутулых плечах мальчишки болтался весь истрёпанный, давно пришедший в негодность пиджак, а чёрные брюки, более или менее выглядевшие по– человечески, были немного ему велики. Казалось, что он так и родился на улице, ибо относился к той категории детей-беспризорников, для которых улица – родной дом, и тот жестокий окружающий их мир, являющийся для них школой по выживанию и могущий сравниться только с диким миром джунглей, – тот окружающий их мир для них много лучше «Содома и Гоморры» их бывшего домашнего очага.