Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

– Ну, – не стал спорить приятель. – Ты не нервничай… Пошли их всех знаешь куда… – И Марат Бирюков уточнил, куда нужно послать «всех».

– Да я и не нервничаю, – даже хохотнул Гуревич. – Пионером был, комсомольцем был, членом КПСС был, евреем стал, теперь вот в князья подался. Нам не привыкать.

– А все-таки ты не нервничай, – повторил коллега.

Советовать, как известно, легко. Только следовать советам чаще всего не удается. Ефим Борисович продолжал нервничать. Он каждый день тайком перечитывал присланные документы и, в конце концов, сам себе признался, что это действие приносит ему наслаждение, прежде неведомое.

Он не мог думать ни о чем, кроме своего негаданного дворянства. Он уже не раз ярко, в картинах, порой даже порнографических, представлял себе роман его юной бабушки с бравым князем.

Он стал жить этими представлениями, вариантами своей возможной судьбы при браке князя и бабушки. И настолько интенсивно он стал жить всем этим, что по наблюдению домашних изменился даже внешний облик Гуревича. Он как-то выпрямился, в лице появилась некая снисходительная значительность, и даже походка Ефима Борисовича, прежде мелкая и даже суетливая, стала шире в шаге и уверенней.

Примерно через месяц пришло второе послание из Дворянского собрания. Гуревич нетерпеливо разорвал конверт, достал бумагу под знакомым грифом и прочел текст, слегка подрагивающий в его неспокойных пальцах.

«Ваше Сиятельство, князь Е. Б. Голицын (Гуревич)! Доводим до Вашего сведения, что, согласно выписке из реестра недвижимости Российской империи, вам на законных основаниях принадлежит, по праву наследства, усадьба под деревней Ельцы, Тверской губернии.

Усадьба: двухэтажный дом с мансардой (320 кв. м) с хозяйственными постройками – находятся в запущенном состоянии, но по решению Особого фонда Дворянского собрания от 22 мая 2001 года Вам предоставляется льготная ссуда в 100 тысяч долларов на ремонт этой недвижимости, памятника усадебного строительства России XVIII века».

Далее подпись, число, печать. Все, как положено.

– Ты что-то спрашивала о наследстве? – сказал, между прочим, за ужином своей жене Гуревич и небрежно швырнул документ на стол.

Жена прочла полученную бумагу. Глазам своим не поверила, прочла еще раз. Реакция женщины оказалась четкой и решительной:

– Отремонтировать и продать немедленно… Так, триста двадцать метров, с постройками, считай тысяч за четыреста пойдет, все-таки памятник архитектуры. Сам билет закажешь?

Ровно через три дня Ефим Борисович был в Москве.

– В Дворянское собрание, – небрежно бросил он шоферу такси.

– Адрес, может, скажешь? – грубым голосом поинтересовался шофер.

Гуревич назвал адрес, указанный на конверте. Путь туда, от аэропорта Домодедово, оказался недолгим, но уже на подъезде Ефим Борисович почувствовал неладное, слишком знакомой оказалась дорога.

– Все, – сказал таксист. – С тебя триста пятьдесят, приехали.

Раздолбанная «Волга» стояла у знакомого Гуревичу здания. В этом непрезентабельном сооружении он работал семь лет, до отъезда в Израиль. Инспектором трудился по очистке канализационных сетей.

В первый момент Ефим Борисович с надеждой подумал, что прежняя его контора прекратила свое существование, но потом увидел вывеску у подъезда и перестал на что-нибудь надеяться.

Бывшие его сослуживцы удивились визиту Гуревича. Впрочем, бывших оказалось не так уж много: заместитель директора, заведующий типографией Петрухин Василий, и два конструктора из КБ.

Все удивились, кроме Петрухина. Тот хитро подмигнул Гуревичу и спросил: не прибыл ли тот в Москву за наследством князя Голицына?

– Ладно тебе, Вася, – сказал Ефим Борисович и потрепал доброго приятеля по плечу, – я сразу понял, что ты шутишь, старый мастер этого дела. Как адрес увидал, сразу понял, какой я князь… А в Москве у меня срочное дело: заказик один нужно обсудить… Вот решил прежде друзей по старой работе навестить.

– С чемоданом, – хитро покосился на груз Гуревича Петрухин.

– Так по дороге же в отель, – нашелся Ефим Борисович.

Остановился он не в отеле, а на квартире престарелой родственницы жены. Ночью, под надсадный храп в соседней комнате, ему хотелось выть на луну, а потом повеситься.

Утром Гуревич позвонил жене в Израиль.

– Котик, – сказал он. – Усадьбу нашу подожгли, как раз на той недели. Все сгорело дотла. И ссуду теперь не хотят давать. Что делать?

– Езжай домой, Ваше Сиятельство, – ласково посоветовала жена. – Кто дураком родился, тот дураком помрет.

В два часа ночи Вениамин Липшиц проснулся от брезгливого чувства к самому себе. Температура неподвижного воздуха за распахнутыми окнами поднялась, несмотря на отсутствие солнца и холодный свет луны, и все большое тело Вениамина покрыла влажная испарина.

Некоторое время он лежал неподвижно, ошибочно подозревая свой организм во внезапной вспышке болезни. Потом, услышав панический и короткий вопль случайного автомобиля, очнулся, все понял, вскочил и, снимая на ходу трусы, отправился в душ.

Пока Липшиц стоит под сладостными, холодными струями воды, чуть попахивающими хлором, я попытаюсь нарисовать портрет этого человека.

Вениамин Липшиц родился на свет, унаследовав некоторые особенности своего деда и матери. Дед Липшица владел внушительным ростом и огромной мышечной массой. Еще до войны с Гитлером он выступал на арене цирка нижним в пирамиде, а каждый знает, что хлюпику на этот пост не пробиться.

Мама Вениамина была женщиной весьма миловидной, но небольшого роста и с «птичьими», тонкими, ничего как будто не весящими костями.

Липшиц унаследовал физическую «форму» деда, но «содержание» этой формы взял у мамы. Получилась шутка природы, самый настоящий обман зрения.

Отец Липшица, человек деловой и энергичный, говорил своему сыну-подростку так: «Веня, каждому надлежит пользоваться тем, что дала ему природа. Это залог успеха. Иди в секцию баскетбола».

Липшиц послушно шел. В секции обрадовались парню гренадерского роста, но со временем радоваться перестали. Веня так и не научился играть в баскетбол. Талантливая форма не могла компенсировать бездарное содержание.

Под знаком этого противоречия и прошла вся дальнейшая жизнь Вениамина Липшица. Особенно семейная жизнь. До переезда в Израиль он был трижды женат. Не очень опытные дамы восхищались могучей статью Вени, брали его, покорного, за руку и вели в загс. Но очень скоро выяснялось, что внутри огромного тела сидит маленький и очень слабый человечек. Вынести такое разочарование женщины не могли и бежали от бедного Липшица сломя голову.

Если честно, он бы мог поправить положение, если бы хоть раз сделал попытку вернуть кого-либо из жен, но Веня и в суд-то за разводом шел с большим трудом, нехотя и зевая от скуки.