Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Он ушел, а я остался один в лаборатории. Дело в том, что биохимический анализ костей и тканей я обычно делал сам. Работа эта тонкая, требует большого опыта и знаний. Волох был талантливым парнем. Со временем я стал доверять ему, как себе, но тогда не решился – слишком этот Сеня был молод… Где-то примерно через час покончил с анализом. Выяснилось, что Бублика не потчевали ядом перед удушением.

На скорую руку оформил бланки с анализом, отправился я в душевую и вдруг там, под струями холодной воды, вспомнил о дикой идее моего ассистента.

В дальнейшем, как мне потом казалось, я действовал, будто повинуясь потустороннему приказу. Вернул из морга труп Бублика, затем приволок к изголовью каталки этот чертов инсфектор.

Подключить его клеммы к черепу покойника было нетрудно, но не хватило шнура. Пришлось и тележку, и сам аппарат подвинуть к стене. Руки мои дрожали, когда я засовывал вилку в розетку.

Дрожали и тогда, когда разбирался с механизмом включения. Наконец табло зажглось, дрогнул поплавок в демонстрационной камере… И тут, веришь, я, крепкий, здоровый мужик, повидавший в своей жизни не мало, чуть не упал в обморок.

Мозг трупа жил, причем жил активно. Прибор показывал, что погибшее серое вещество Бублика излучает бешеную энергию биотоков. Причем сам характер полученной кривой показывал типичную картину шока, боли, смятения…

Передо мной был труп страдающего человека.

– Человека в аду, – дополнил я, стараясь произнести эту фразу как можно серьезней.

– Мы вправе определить подобное и так, – внимательно посмотрел на меня Лигман. – Хотя в научном отчете, составленном через год, мы употребили слово «экстремальная ситуация».

– И что же было дальше? – спросил я, с большим трудом подавив зевок.

– Дальше мы с Волохом проверили инсфектор на разном материале, – заметно успокоившись, продолжил Лигман. – Чаще всего мы получали положительный результат. В сорока случаях из пятидесяти биотоки демонстрировали сигнал покоя и даже, если можно так выразиться, глубокой нирваны.

– Эти были в раю, – буркнул я.

Но на этот раз Пинхас не обратил внимания на мою реплику с очевидным привкусом иронии.

– Мы получили существенные ассигнования, – продолжил он. – И расширили сферу своих исследований. Мне пришло в голову сделать анализ святых мощей. Впрочем, «святых» не совсем точное слово.

Нам стало известно, что в Таллине недавно обнаружили мумифицированные останки некоего де Круа в подвале одной из церквей. Известна была история их происхождения. Этот Круа считался отпетым жуликом и предателем. Долгов за ним числилось много, и после смерти кредиторы запретили хоронить герцога в надежде, что родственники труп выкупят для упокоения останков, но щедрой родни не оказалось. Круа пролежал в подвале год, потом о нем забыли, со временем вход в подвал завалили разной рухлядью, и только совсем недавно в ходе реконструкции обнаружили в сухом подвале прекрасно сохранившиеся останки герцога.

В те годы Эстония все еще находилась в составе СССР. Мне удалось без особых проблем получить этого де Круа для исследований на инсфекторе. Я ожидал увидеть, как ты заметил, картину ада, но получил ровный и спокойный график ритмов этого негодяя.

Признаться, я решил, что произошла историческая ошибка и этот Круа давно истлел в земле, а передо мной находились останки какого-либо монаха. На этом и собирался поставить точку. Как вдруг мне предоставили полный перевод хроник, посвященных судьбе герцога, и выяснилось, что этот человек и в самом деле был предателем, кутилой, бабником, но незадолго перед смертью спас тонущего в озере Мяло ребенка. Причем случилось это поздней осенью. Круа сильно простудился и, как указывается в хрониках, от этой простуды и умер, не дожив и до пятидесяти лет.

– Лирика все это, – сказал я. – Мертвые ткани или кости не способны давать живые сигналы, на то они и мертвы.

– Ты знаешь, как хоронили в древности наших предков? – спросил Лигман и, не дождавшись ответа, продолжил: – В сухой пещере оставляли покойника на столе каменного ложа и только спустя время помещали его останки в нишах, углублениях в стене. Как ты думаешь, почему наших пророков не прятали в землю? Не знаешь, конечно. Я тебе скажу почему: в древности люди больше знали о смерти, чем мы сегодня.

– Интересно, что же такое они знали? – спросил я, прислушиваясь к шуму дождя за окном.

– Они знали, что не все нервные клетки мозга человека умирают вместе с ним, – отвернувшись в сторону, видимо, затем, чтобы не видеть мою противную, скептическую физиономию, сказал он. – Мы провели тщательный анатомический анализ на микробиологическом уровне и обнаружили несомненный источник биотоков. Мне трудно тебе, невежде, объяснить его природу, но источник этот был нами найден.

– Тут Нобелевской премией пахнет, – сказал я.

– Стоп! – поднял руку Пинхас Лигман. – Я получал неограниченные ассигнования, потому что работы были строго засекречены, как раз после того, как мы провели локацию мозга мумии Ленина. О результате ты догадываешься.

– Допустим, – сказал я. – Мне понятно, почему в коммунистической России подобные исследования находились под запретом, но потом, почему потом твое доказательство существования ада и рая не стало достоянием научной общественности?

– Дело в том, что академику Первухину поручили уничтожить все результаты нашей работы, – еле слышно произнес мой гость. – Он сказал, что сделает это обязательно, если услышит о моей попытке придать огласке суть моего открытия… И вот теперь он умер, а я уже купил билет до Москвы, чтобы попытаться вернуть миру то, что принадлежит ему по праву… Завтра я лечу… Вот на всякий случай оставляю тебе краткий отчет о проделанной мною работе. Собственно, я и рассказал тебе о ней, чтобы подчеркнуть важность моей просьбы.

Пинхас Лигман поднялся, вытащил из кармана куртки объемистый блокнот, положил его на стол, повернулся и, не прощаясь, вышел…

Некоторое время я прислушивался к затихающей, тяжелой поступи моего гостя. Когда стихли звуки на лестнице, раскрыл блокнот и в неверном свете от газовой горелки прочел эпиграф к отчету: «Зародышевые клетки ведут свою работу против умирания живой субстанции и достигают результата, который должен казаться нам потенциальным бессмертием, хотя оно, быть может, означает лишь продление смертного пути». Зигмунд Фрейд.

Лигман так и не вернулся в Израиль из России. Недавно мне стало известно, что он погиб там, в автокатастрофе при невыясненных обстоятельствах. Блокнот ученого, заполненный формулами и расчетами, я передал в биохимическую лабораторию университета в Кацрине, а сам рассказ об открытии Пинхаса Лигмана вы только что прочли.