Елена Мищенко - Пятый representative

От скульптур индейцев, а также ангелов я вежливо отказался, но поинтересовался, где она берет столь оригинальные скульптурные произведения. Элизабет проводила меня в тыльную часть своего заведения, в которой располагалась формовочная мастерская, где они с супругом создавали падших ангелов с помощью готовых форм. Я попросил разрешения пересмотреть весь их арсенал и обнаружил два муляжа, которые меня заинтересовали. Первый – это неплохая, достаточно динамичная лошадиная голова, возможно Буцефала – лошади Алексадра Македонского, или коня Калигулы, или наполеоновского Маренго. Второй муляж – погрудный портрет Тутанхамона. Я тут же их и заказал. Тутанхамона, правда, она называла Сфинксом, но это было весьма простительно. У нас в Киеве до появления в Музее украинского искусства роскошной выставки «Сокровища гробницы Тутанхамона», привезенной из Египта, тоже многие врядли бы узнали этого фараона в лицо. Записные остряки эту выставку комментировали антисемитским высказыванием: «Это Тут Он Хамон, а там он Хаим». Так что и от Элизабет не стоило требовать глубокого знания египетского искусства. Пока она работала над формовкой, я ей рассказал кое-что о фараонах, о пирамидах, саркофагах и мумиях (фильм «Мумия» еще не вышел на экраны). Когда же я перешел к рассказу о коне, это произвело на нее неожиданное впечатление. Я сообщил ей, что очевидно это голова Инцитата – любимого коня Калигулы, на котором он вьехал в Сенат и которого он сделал сенатором. В ней взыграли чувства настоящей американки-республиканки.

– Are you kidding? Was he crazy? (Вы подшучиваете надо мной? Он что – был сумасшедший?) У нас тоже бывает, что выбирают в Сенат недостойных людей, но не коней же. И для чего это было нужно?

– Калигула его очень любил. И должен же кто-то в конце концов защищать права лошадей.

– Ах, это связано с Лигой защиты животных! Тогда понятно. У нас тоже есть такая организация. Они периодически устраивают свои акции и срывают на улице меховые шапки с граждан.

Наконец мой заказ был выполнен и, овладев этими изваяниями, я счастливый отправился домой.

На первом же сеансе, когда были расставлены мольберты, я торжественно водрузил на столик с драпировками статую Тутанхамона. Не успел я отвернуться, как фараон рассыпался, причем не на куски, а просто превратился в песок, как будто это была-таки мумия. Я помчался к Элизабет (благо это было рядом). Она встретила меня громкими возгласами.

– Я выбежала вслед за вами, но вы успели уже отьехать. Вы же взяли необожженную копию (оказывается этот алебастр требовал обжига в печи), которую я только что отформовала. Необожженная скульптура Сфинкса могла расколоться или треснуть.

– Она не лопнула, она не треснула, – как поется в песне, – она просто рассыпалась.

Насчет песни Элизабет не поняла, но вручила мне нового Тутанхамона, не взяв ни цента и принеся свои извинения. Теперь я стал обладателем целой коллекции гипсовых изваяний: двух капителей, ионической и коринфской, головы Буцифала (или Инцитата), погрудного портрета Тутанхамона и бюста Венеры Милосской. Именно бюста, я не ошибся. Я купил его на ярмарке в Нью-Джерси у китайцев. Они не только обрубили ей руки в соответствии с оригиналом, но отсекли и половину туловища, установив оставшуюся половину на пьедестальчик в стиле барокко. Китайцы на этой ярмарке торговали гипсовыми бюстами Венеры Милосской и Апполона Бельведерского. Венере еще повезло – ей не изменили пол. А вот с Апполоном было хуже. Очевидно имея фотографии или образцы его головы с довольно пышной прической, они приняли его за даму и нарастили ему грудь до размеров, принятых в Голливуде 30-х годов. Покупателей этих гермафрадитов такой подход, как я понял, не смущал, так как это были хозяева ювелирных магазинов, использовавшие этих псевдоапполонов для демонстрации necklaces (ожерелий) и earrings (серег) в витринах магазинов. Их больше смущало отсутствие рук у Венеры, так как не на чем было демонстрировать браслеты. Руки (не могу утверждать, что они принадлежали Венере Милосской) продавались отдельно.

Глядя на все эти гипсы, я вспоминал свое первое знакомство с ними, когда я начал заниматься рисунком в студии. Как давно это было – полвека назад. Студия эта принадлежала Союзу архитекторов, а может быть Академии архитектуры, и размещалась на Большой Житомирской в просторном светлом помещении, в котором стояли мольберты и классические гипсы. Нарисовав более-менее успешно гипсовые завитки, окантовый лист и картуши, я приступил к основному – к рисованию голов. Уже тогда я понял огромное преимущество лысых над волосатыми. Как приятно и легко было рисовать лысого Сократа, и какая мука была бороться с многочисленными кудрями Зевса, с его дикой прической и бородой, не знавших умелых рук приличного парикмахера.

Рисунком у нас руководил Николай Иванович – человек очень спокойный и внимательный. Он неустанно повторял: «Ну-с, молодые гении, будущие Рембрандты и Репины. Как у нас дела? Вижу, что неважно. Перспективу забыли – с чем она кушается. О построении я и не говорю, а главное построение. Пока не будет все построено, не занимайтесь штриховкой, тушевкой и деталями, иначе глаз на рисунке окажется на месте носа, а нос на месте уха. Что? Пикассо так и рисует? А ты откуда знаешь? Нашел пример! Пикассо все можно – ему за картины платят миллионы. А вы пока должны работать в рамках нашего святого социалистического реализма. Не бойтесь пользоваться резинкой. Стирайте все, что нарисовано неверно, даже если оно красиво поштриховано. Но не вытирайте линий построения – они вам будут помогать до самого конца рисунка». Я пока не мог понять, зачем мне хранить линии построения, которые мне портили весь рисунок. Рисовал я не очень внимательно, так как мысли мои были заняты новой школой, новыми соучениками и учителями.

Наш скандальный переход в новую школу 1-го сентября сопровождался, как вы помните, дорогой читатель, полуцензурными песнями из солдатского фольклора. Когда мы уже вышли на улицу Артема, бедный Борис Андреевич (который, как мы сразу выяснили, в простонародье имел кликуху Беня) растерялся и покинул нас совсем. Запевала, исчерпав запасы солдатской лирики перешел на Швейковскую:

В это время нас нагнал наш будущий военрук Савелий Максимович – парень бравый и заорал изо всех сил:

Батальйо-о-о-он! Коро-о-оче шаг! Подтянись!

Батальйо-о-он! На месте! Ать, два, три! Ать, два, три! Ать! Ать! Ать! Ать, два, три!