Елена Мищенко - Пятый representative

Саша великолепно играл на аккордеоне. По вечерам мы собирались у него делать уроки. Когда мы заканчивали с домашними заданиями, Саша брал в руки аккордеон и мы с ним пели разные популярные и блатные песенки.

Петь такие песни и играть фокстроты на вечерах не разрешали. Поэтому перед каждым праздником мы начинали охотиться за политсатирой. Во-первых – это было более ни менее весело, а во вторых, здесь допускалось любое музыкальное сопровождение вплоть до джазового. Политсатиры покупали, ими обменивались. Мои старые школьные связи позволяли мне быть посредником в этом деле.

В ноябре за месяц до Нового года Саша мне сообщил, что положение катастрофическое, что все его политсатиры страшно устарели, что Рузвельта и Черчилля уже нет, а Мак-Артур всем уже надоел, и, что я, используя свои старые связи, должен достать ему какую-нибудь новую политсатиру.

Незадолго до нового года я попал на концерт Шурова и Рыкунина, на котором они исполняли «Поезд идет в Чикаго» – типичную песню из области политсатиры, да еще на музыку Цфасмана. Я спел Саше то, что запомнил (а память была неплохая):

и еще пару фрагментов. Он был в восторге, заявил, что это то, о чем он мечтал, что это ему необходимо, и что любой ценой я должен ему достать слова, а музыку он сам подберет, что это будет сенсацией, и мы будем ее петь на всех вечерах, и на всех вечерах мы будем дорогими гостями.

Я уговорил Графа и Виктора пойти на очередной концерт Шурова и Рыкунина. Мы собрались вчетвером и, поскольку эта эстрадная миниатюра состояла из четырех эпизодов, распределили, какую каждый должен запомнить. С билетами было сложно, но учитывая, что я был постоянным посетителем филармонии и имел своих распространителей, билеты мне сделали. На концерте все выглядело со стороны довольно странно. Во время этого номера через каждые три минуты схватывался очередной юноша из нашей агитбригады и пулей вылетал на лестницу, чтобы записать то, что запомнил. И так четыре раза ко всеобщему удивлению. В зал мы уже не вернулись. Мы сидели в вестибюле первого этажа, там, где все посетители ходят по кругу в антракте, и составляли наши наброски по памяти. Саша был счастлив и тут же начал подготовку к Новому году. Он, оказывается, успел заключить трудовое соглашение с детской поликлиникой, с какой-то конторой и с диетической столовой на музыкальное оформление и сопровождение их новогодних вечеров. Мне он сообщил, что я должен буду сопровождать его на этих мероприятиях.

– В качестве кого? – удивился я.

– В качестве друга и соратника в области музыкального искусства. Я всюду записал нас двоих.

Вечер в конторе прошел спокойно. Народ там оказался опытный, быстро понапивался, и их больше тянуло на песни, чем на танцы. Саша где мог – им подыгрывал, не очень попадая в тональность, но это их совершенно не смущало. Вечер в детской поликлинике на улице Воровского оказался несколько сложнее и для Саши, и для меня. Коллектив на девяносто процентов состоял из женщин, и эти женщины хотели танцевать. С партнерами было плохо – не так давно закончилась война. Саша играл без передышки, отдав меня на растерзание медсестер.

Но самым тяжелым оказался вечер в диетической столовой на улице Кудрявской. Когда мы туда прибыли, застолье уже началось. Нас тут же потащили к столу. Саша сопротивлялся, показывая на свой аккордеон, и убеждая, что он пришел сюда играть. Это никого не интересовало.

– Дак у нас же есть патефон. Так что ты погоди лабать, возьми на грудь и отдыхай. Вот когда народ отвалится, поиграешь нам для танцу – семь сорок или еще что-нибудь.

Через час начались танцы. Саша вырвался, но был уже хорош. Он взялся за аккордеон, пытался им зачем-то спеть «Поезд идет в Чикаго». Никто ничего не понял, но все дружно орали «Чик-чик-чик-чик-чик-Чикаго». После этого потребовали от него музыку для пения и танцев. Разброс был совершенно дикий: «Мурка», «Шаланды полные кефали», «Риорита», «Артиллеристы, Сталин дал приказ»… Толстая повариха пела босяцкие частушки. Танцевали под что ни попало. Меня взяла в оборот бойкая официантка Валя. Она была девушкой весьма вольного нрава, плясала без устали. Валя блистала своим золотым зубом и хорошим знакомством с неформальной лексикой. Она прижималась ко мне изо всех сил и щупала, где только положено и неположено, приговаривая при этом с легким пришепетыванием:

– Сейчас рванем отсюда, мальчики, к едрени фене и будем догуливать в другом месте без этих старых пердунов. Вишь, нализались, за… ранцы, и стали горло драть. Я знаю место покрасивше.

Когда мы наконец выбрались из диетической столовой, было уже темно и моросил дождь. Мы представляли из себя довольно живописную группу: посредине шел Саша с аккордеоном на левом плече, слева его поддерживала Валюша, справа я. Должен отметить, что Валентина весьма активно скрашивала наше путешествие. Сначала она исполнила нам шульженковскую «Руки – вы словно две большие птицы». Мне только пришлось ее уговорить не показывать, насколько ее руки похожи на птиц, иначе бы Саша лишился поддержки. После этого она рассказала нам пару анекдотов, которые бы могли смутить сержантов-сверхсрочников. Так мы добрели до улицы Смирнова-Ласточкина.

Тут Саша заявил, что он поклялся приятелю зайти на вечер в Художественный институт и поиграть. Никто не возражал, тем более, что институт был рядом, и вечера там были всегда интересными. В институт нас пускать, конечно, не хотели, требовали пригласительные. Саша вместо пригласительных совал дружинникам свой аккордеон и кричал, что он музыкальное сопровождение. Валентина причитала: «Что ж вы, мальчики, вашу мать, своих не признаете?». Наконец мне удалось оттащить Сашу от дверей и сказать ему простую вещь:

– Зачем тебе этот скандал? Попроси позвать своего приятеля, Виктора, и все будет в порядке. Он же здесь основной организатор и заводила.

Так и поступили. Через десять минут появился Виктор, и нас пригласили на вечер. Художественная часть была уже закончена, и начались танцы. Наша подруга Валя была представлена Виктору, который тут же потащил ее танцевать.

Через пять минут они вернулись. Виктор сообщил, что она совершенно не сечет в «стиле», что он ей должен показать основные фигуры и для этого подойдет с ней в мастерскую, чтобы мы обождали их минут пятнадцать. Их не было ни через пятнадцать минут, ни через тридцать. Саша сказал: