Елена Мищенко - Пятый representative

– Сваливаем. Аккордеон – штука дорогая, и я поклялся отцу вернуться до двенадцати.

На следующий день – в воскресенье Саша позвонил мне в десять.

– Как добрался? У меня тоже было все спокойно. Ты знаешь – нам сильно повезло, что мы не отправились с Валентиной в то место, которое «покрасивше». Уже звонил Виктор из Художнього, ругался нехорошими словами и спрашивал, где взять телефоны частных врачей, да-да, тех самых. Он научил ее всем па, в благодарность за что она, как я понял, не осталась в долгу и преподала ему тоже некие уроки.

На этом новогодние праздники закончились, и наступили суровые будни. Я решил плотно заняться подготовкой к выпускным экзаменам в школе и вступительным в институт. Эти благие порывы мне все время перебивал мой старый приятель – Граф. Дело в том, что Граф обладал удивительно ценным родством. – Его отец был директором самого крупного в Киеве клуба – «Пищевик». Это давало нам (я говорю нам, так как Юра таскал меня за собой) целый ряд больших преимуществ. Во-первых, мы бесплатно ходили в этот клуб на все концерты, а концерты там были весьма интересными вплоть до концерта эстрадного оркестра Утесова, на который вообще нельзя было достать билеты.

Во-вторых, в кабинете его папы стоял портативный магнитофон «Весна». В то время они только появились и были большой редкостью. Так как ключ от этого кабинета Графу давали беспрекословно, то мы забирались туда и драли горло, как только могли, записывая все это на магнитофон и потом с ужасом прослушивая собственное творчество.

Но, пожалуй, самым большим преимуществом графского родства была возможность бесплатно посещать танцевальные вечера в клубе «Пищевик». Эти вечера проходили в огромном круглом зале с безукоризненно начищенным и отполированным ногами танцоров паркетом. Паркет был до того скользким, что можно было, оттолкнувшись одной ногой, проехать на второй четверть круга. Танцы проходили под инструментальный ансамбль. Народу всегда было много.

Однако здесь, как и всюду, западные танцы были под запретом. Танцевали исключительно бальные танцы. Мы насчитывали тогда их больше семидесяти. С партнершами тоже было просто, так как в таких мероприятиях девушек всегда больше, чем юношей, тем более, что мы были почти завсегдатаями и знали большинство танцев.

В начале каждого музыкального вступления в публике начиналось замешательство, так как следовало угадать, какой танец начинается. Но дирекция и тут нашла выход из положения. Всегда на вечере было две пары – танцоры-заводилы, которые хорошо знали все танцы. Их скромная деятельность, как поведал мне Юра, оплачивалась дирекцией. Они становились во главе танцующего каре, и люди, не очень посвященные, двигались за ними по кругу и копировали их фигуры. И шли бесконечные падекатры, падеграссы, падепатинеры, чардаши, польки… В чардаше мы лихо отщелкивали каблуками «голубцы». Пары двигались по кругу и только во время вальса рассыпались по всему залу. В финале на закуску обычно давали полонез-мазурку. Начинался он с медленной части – полонеза из «Ивана Сусанина», и, заслышав музыку глинковского бравурного вступления, все с шумом выстраивались по кругу. Полонез-мазурку уже знали все. А в быстрой части – мазурке – партнеры бросались на одно колено, стараясь это сделать как можно более лихо, так, чтобы на колене проехать пару метров и потом из этого положения выпрыгнуть как можно выше. Полонез-мазуркой вечер, как правило, завершался.

Мы скоро поняли, что молодые танцоры-заводилы выполняют не только балетные функции. Если возникал какой-то спор, они тут же подходили и выводили спорщиков. При этом их знали и слушались, а они, оказывается, следили за всем происходящим. В один из вечеров к нам подошел Леня, который знал, кто мы такие, и тихо сказал:

– Я вижу, мальчики, что у вас появились постоянные партнерши. Это даже хорошо. Вы будете нашим подспорьем. Но хочу вас предупредить. Можете танцевать с этими девочками сколько хотите, пока мы здесь. Но не вздумайте провожать их домой. Это наши подольские, с Верхнего Вала. У них своя, довольно известная на Подоле, компания, и у вас могут возникнуть очень неприятные проблемы.

Я только понял, что задето наше мужское самолюбие и поинтересовался у своей партнерши, нужно ли ее проводить, на что она ответила очень просто:

– Ну что вы, мальчики. Вас же Леня предупредил. Мы же здешние, и нас никто не обидит, а у вас могут быть неприятности. Так что не ищите лишних приключений на свою голову.

Два раза в неделю по вечерам я посещал лыжную секцию на стадионе «Динамо», куда меня втянул Гарик. Нас особенно не мучили теориями и специальными упражнениями. Все это проходило довольно просто. После небольшой разминки нам выдавали старые солдатские лыжи, видавшие виды, поструганные как колоды, с брезентовыми креплениями и деревянные палки (не металлические и не бамбуковые). С этим нехитрым и тяжеловесным инвентарем тренер отводил нас в Первомайский парк к широкой аллее, идущей вниз вдоль забора стадиона и предлагал спускаться к входу на стадион. Задача была не из легких, так как горка была довольно крутой и длинной. Цельносрубленные лыжи не были приспособлены к торможению и вообще к никаким маневрам, так что остановиться можно было либо упав, либо понемногу переступая ехать на дерево. На наиболее крутых участках наша группа представляла собой довольно колоритное зрелище: несколько человек валялось, пытаясь подняться не снимая лыжи, несколько человек стояло в обнимку с деревьями. И тем не менее эти тренировки доставляли нам удовольствие – свежий воздух, снег, приличная скорость и непредсказуемые последствия.

Весной все эти забавы пришлось сократить. Нужно было готовиться к выпускным экзаменам и поступлению в институт. Я уже твердо решил поступать на архитектурный факультет. Этой же зимой отец поручил мне сделать рабочие чертежи жилого домика для персонала санатория «Украина» в Гаграх. При этом он дал мне эскизы и «козу» – проект жилого дома. Работа эта доставила мне удовольствие. Я вычертил все как полагается: планы, фасады, разрезы. С особенной тщательностью я прорабатывал чертежи деталей в крупном масштабе: колонки террасы, баллюстраду. Колонки я сделал под упрощенные ионические, хотя они выполнялись из дерева (было время жестокого сталинского ампира). Чертежи понравились отцу, и я гордился этим.

Немалое влияние на мой выбор профессии оказала наша библиотека. К этому времени отец успел приобрести в букинистических магазинах ежегодники Московского и Санкт-Петербургского обществ архитекторов-художников начала века. Кроме того из Германии в нашу Академию архитектуры прибыли груды макулатуры из различных полуразрушенных издательств, библиотек и музеев. Их раздавали академикам и членам-корреспондентам академии по весу – академикам по 30 кг, член-корам по 20 кг. Отец предоставил мне разбираться в этой груде бумаг, и я нашел там интереснейшие вещи – альбомы архитектурных обмеров классики, альбомы средневековой мозаики, альбом акварельных эскизов к священному писанию Александра Иванова, опубликованный еще в 1878 году. Большинство этих альбомов было издано Берлинским музеем «Пергамон».