Генрих Далидович - Юля

Внезапно вспыхнуло, ослепило женщин электричество. Юля и Анька на минуту закрыли глаза, потом, когда глаза привыкли к свету, взглянули друг на друга.

Анька выглядела хорошо — молодо, свежо. Она была полной, но стройной, в коричневой шерстяной юбке и дорогой белой блузке. Лицо и шея у нее гладкие, без морщинок, щеки были старательно припудрены и от того казались розовыми.

— Ты постарела, Юлька, — удивилась и как будто обрадовалась этому Анька. — Я моложе выгляжу.

— Что поделаешь. — Юля сняла с огня и поставила на припечке сковородку, от которой валил синий дым, взяла чистую тарелку и переложила на нее поджаренную колбасу с салом.

— Гляди больше за собой, — посоветовала Анька, — купи крем от веснушек, смазывай им лицо, сделай на лице маску из свежих огурцов и полежи…

— Некогда мне с масками лежать, — усмехнулась Юля, — весна наступает, надо картошку сажать, а там лето подойдет — сено, ягоды…

Зашевелился на печи Петька, сверкнул глазенками из–за трубы на гостью. Взглянул и спрятался.

— Ой, какой мурзатенький! — удивилась Анька, достала из кармана плитку шоколада, подошла к печке и дала Петьке.

Тот забился в угол, даже не дотронулся до гостинца, лежавшего с краю на печи.

— Ой, какой стеснительный! Пропадешь, если будешь таким… Бери скорее, а то растает, — Анька пододвинула к нему ближе шоколад.

— Что надо сказать тете? — пристыдила сына Юля.

— Спасибо, — несмело пробормотал Петька.

— А мои хлопцы смелые, — вернувшись к столу, сказала Анька и начала с увлечением рассказывать про своих сыновей, потом, когда уже выпивали, заговорила о своих коллегах по работе, осуждала их.

Уходя домой, она пригласила Юлю завтра прийти в отцову хату.

— Иди, сынок, помоемся на ночь, а то слышал, как тетя смеялась над нами, — сказала Юля сыну, когда закипела вода в чугунке, сняла почти сонного Петьку с печи, поставила его в корыто.

Налила в него заранее приготовленной в ведре теплой воды, раздела и посадила сына, ополаскивая его, намылила голову, уши. Сын все еще боялся мыла, боялся, чтоб оно не попало в глаза, хныкал, тер кулачками глаза, просил смыть с лица мыльную пену. Юля успокаивала его, купала и вспоминала то, что нагудела в уши только что Анька — хвалилась своей легкой жизнью, поучала, как можно и нужно жить Юле, как жить лучше. По ее словам выходило, что прежде всего надо думать о себе, выйти замуж «хорошо и выгодно, чтоб жить припеваючи, а остальное все уладится, все будет, не со своим, так с другим…».

Юля сейчас опять подумала, что Анька и вправду, наверное, имеет любовника, изменяет своему старательному мужу, который много, прилежно работает, но мало глядит за нею и за семьей, потому что очень уж странным был ее рассказ о своей жизни.

— Если бы ты, сынок, не копался в песке, не лез в грязную воду, — не переставая думать о гостье, говорила сыну Юля, — так всегда был бы чистенький и мне меньше было бы забот. А то ты совсем не слушаешься меня и бабушки, все по–своему делаешь.

Терла сыну согнутую спину, шею, черноволосую голову, и ей казалось, что перед нею сидит муж — сложением Петька все отцовы капельки подобрал. И ходит так же, опустив голову и цепляя ногу за ногу, ставя их носками внутрь, так же искривляет туфли: одинаково исподлобья поглядывает на других: задумавшись, любит грызть ногти.

— Какой ты худенький, сынок! — посокрушалась Юля, сняла с печки нагретую простыню, завернула в нее, как маленького, Петьку и понесла на кровать, вытерла его, надела майку, сорвав с нее магазинный ярлычок, трусики. Укрыла одеялом, поцеловала мальчика в лобик: — Спи, — минуту постояла, любуясь пригоженьким сыном, подумала, как ей порой бывает трудно, нехорошо, и сын всегда утешит ее, успокоит. Уже то, что он живет, растет и умнеет, как бы каждый день напоминает Юле: не горюй, не плачь о своей неудачной жизни, о том, кого ты потеряла или что тебя потеряли — тебе надо жить. Жить ради сына, ради его счастья, и потому, думая о нем, думай о себе. Юля радовалась, что почувствовала, поняла сердцем смысл, значение слов: каждая мать живет не для себя, а для своих детей.

Она отошла от Петьки, разгребла в печке жар, побила головешки, слила в старое ведро воду из корыта и вынесла ее во двор, минутку подождала, пока исчезнет синий огонь в печке, и закрыла трубу. Мать, наверное, осталась ночевать у родных, поленилась идти домой; Юля подождала ее и, не дождавшись, закрыла дверь на крючок, разделась и прилегла.

— Мама, — прижался к ней сын, — а где наш тата?

— Работает, сынок. Ты хочешь, чтобы он был с нами?

— Нет, — сморщился Петька.

— Почему? — удивилась она.

— Он был пьяный, кричал…

— Ты боялся его?

— Ага, — кивнул головой сын, и она вспомнила, как сжимался, забивался в какой–нибудь уголок Петька, когда Геннадий возвращался из командировки пьяный.

Тогда он звал Петьку к себе, хотел поиграть с ним, но Петька не шел. А если они с Геннадием начинали ссориться — Юля упрекала мужа за пьянство, а тот возражал, кричал на нее, — Петька плакал…

— И он мне никогда конфеток не привозил… Сергеев тата привозил ему, а он мне нет…

У Юли сжалось сердце: сын называл отца не «тата», а «он». Она думала, чувствовала — может, и хорошо, что не приняла в начале зимы Геннадия, который приезжал сюда и просил простить его вину. Пусть лучше сын растет без отца, чем у него будет такой отец, как Геннадий, от которого ребенку никакой радости нет.

— А Лёнин тата велосипед ему купил, — вспомнил Петька соседского мальчика.

— И я тебе куплю, сынок. Поеду на днях в город и куплю.

— Купишь?

— Куплю, сынок.

Петька довольно улыбнулся, обнял ее за шею и поцеловал:

— Не нужен он нам…

— Кто он? — взглянула мать, на Петьку.

— Тата наш…

— И ты никакого таты не хочешь, хочешь быть только с мамой? У всех ведь есть таты, они своим детям велосипеды покупают, на телеге катают, в лес с собой берут.

— Я с тобой хочу…

— Так ты и будешь со мною, только со мною… А таты хорошего, доброго не хочешь?

Петька смущенно улыбнулся, не зная, что сказать.

— Чтоб не кричал на тебя, конфетки, игрушки тебе покупал. Хочешь?

— Да, — кивнул головой мальчик.

— Будем тогда искать тебе такого папу, — пошутила Юля, — может, и найдем.

— Только чтоб не дрался и не пил…

— Конечно, такого мы искать не будем.

Сын скоро затих и уснул. Юля нарочно не выключала свет, лежала и поглядывала на Петьку.

…Спать, как это часто бывало, не хотелось, и Юля вспомнила один весенний вечер, когда она заканчивала десятый класс — немного больше десяти лет тому назад.

Той весной скоро ночи стали теплыми, сильно запахло сиренью, распустившейся свежей листвой, молодой травой. Юля стала чаще выходить из дому, по ночам задерживаться во дворе, стала видеть и слышать все это по- новому.