Генрих Далидович - Юля

Молодежь, подростки ее возраста собирались на плотно утоптанной лужайке за околицей, подальше от жилья. Тут они играли в волейбол, пока был виден мяч, а потом устраивали танцы. Танцевали все — кто умел и кто не умел, дурачились; порой сюда, особенно по субботам и воскресеньям, приходили и взрослые парни, приезжали подростки из соседних деревень. Когда бывало очень темно, зажигали поблизости костры, возле которых с криком бегали, играли дети. Они, эта босоногая загорелая детвора, не только глядели на огонь, но и следили за всем, что творилось вокруг, — кто с кем танцует, кто кого провожает с площадки, обнимает…

До той весны Юля ходила на эту площадку с детворой, теперь же она начала приходить на танцы как взрослая девушка. За зиму она выросла, пополнела, округлилась, чувствовала волнение от встречи с хлопцами.

Тогда в деревне было больше молодежи, через каждую хату жили ребята–подростки, молодые незамужние девушки, зрелые холостяки; деревню покидали только те, кого призывали в армию или кто выходил замуж в другое селение, и совсем мало было таких, что уезжали куда–нибудь поискать более выгодного заработка, разбогатеть.

Музыканты были свои, обычно играли Степан и Алесь; хлопцы заранее их угощали, задабривали, и тогда они играли вальсы и польки попеременно целую ночь, до утра.

В ту весну хлопцы начали замечать и Юлю. Наперебой приглашали танцевать, во время танца прижимали ближе к себе, говорили комплименты, старались проводить до дома, но она ото всех убегала. Больше всех вертелся возле нее кудрявый Микола, он уже отслужил в армии и устроился на работу в здешнее лесничество. В деревне скоро заметили это, стали говорить, что Микола, когда Юля закончит школу, собирается заслать к ней сватов, да только побаивается — отдаст ли Наталья замуж такую молодую дочку…

Слышала эти разговоры и Юля, смущалась, избегала встреч с Миколой и его родней, обходила их за полверсты. Смущалась и вместе с тем начала больше следить за собой, хотела красиво одеваться. Ее коротенькие, выцветшие ученические платья или перешитые из старых материнских, старомодные материны туфли — все это ей не только не нравилось, но и не годилось, она выросла из них.

Мать только что выдала замуж старшую дочку, сильно потратилась на свадьбу и не могла во всем угодить Юле. Успокаивала ее: «Молодая еще, считай, ребенок, успеешь одеться, ходи в том, что есть. Еще никто на свете не умер оттого, что немодно одевался». Юля переживала, огорчалась из–за этого, но на мать не обижалась, все понимала; она усердно занималась, много читала и мечтала стать такой же учительницей, как их классная руководительница Полина Михайловна.

По вечерам она до позднего времени сидела за книгами, читала, задумчиво смотрела в темное окно, видела в нем себя, узкоплечую, с ладной головкой, красивую. Сидела, смотрела на себя и думала, мечтала о чем–то большом, чего она еще не видела. Даже неясно представляла, о чем думала, о чем мечтала.

Задумавшись так, сидела она и в тот памятный вечер. Поглядывала на темное окно, видела в нем себя, и ею овладело вдруг странное волнение, тревога. Думала о том, что сегодня очень теплый вечер, на площадке собралось, наверно, много молодежи, танцуют, шутят; вокруг горят костры, освещают лужайку, от ребят и девчат падают длинные тени. Хотелось и не хотелось идти туда.

Неожиданно кто–то царапнул по стеклу — Юля вскрикнула от испуга, вскочила и хотела убежать к матери, которая лежала на кровати за печкой, но тут показалась в окне Анька, улыбаясь, поманила рукой к себе.

Юля отрицательно покачала головой.

Тогда Анька вошла в хату. Она была хорошо одета, в дорогих белых туфлях.

— О чем мечтала? — спросила она.

— Не знаю, — смущенно пожала плечами Юля, — хочется чего–то красивого. Сама не знаю, чего, но красивого…

— Пошли на танцы.

— Учить надо, скоро ведь экзамены.

— Сдадим эти экзамены, — махнула рукой Анька, — пошли!

— Да и не хочется, Анька, — отказывалась Юля.

— Пойдем, — уговаривала подруга, — ну, побежали к нам, я тебе свое синее платье на вечер дам.

— Не надо, — отказалась Юля, она так смутилась, что жар бросился в лицо.

Юля отказывалась, но ей тогда очень нравилось то красивое платье, которое надеть было невозможно: все знали, что оно Анькино. Если наденешь его, люди сразу увидят это и весь вечер будут шептаться, осуждать. Лучше уж идти в старом, выцветшем и коротеньком, но своем.

Анька была единственной дочкой в семье, у нее был отец (в то время здешний бригадир), мать, были дед и бабка. И все они любили ее, голубили, угождали во всем.

Ела и надевала она, что хотела. В десятом классе очень гордилась тем, что одевалась лучше подруг–учениц и даже лучше некоторых учительниц, что была красива.

В школе Анька едва–едва тянула на тройки, но мало огорчалась этим, уверенная, что аттестат получит и поступит в институт; все время стремилась дружить с Юлей, возможно, потому, что списывала у нее решение задач по математике, а может, и тайком завидовала ей — Юля была такой же красивой, но училась лучше. Словом, Анька старалась дружить только с Юлей.

— Пошли к нам, — просила она.

— Нет, — снова отказалась Юля. — Я свое надену.

Она надела желтое коротковатое уже платье, сшитое два года назад, старые туфли, не раз побывавшие в починке, и пошла с Анькой на танцевальную площадку.

— Увидишь, как много сегодня будет хлопцев, — говорила дорогой Анька. — Хочешь, я тебя с хлопцем из Нивного познакомлю?

— Не надо.

— Что ты боишься? — уговаривала подругу Анька, — Я с Толиком уже целовалась. А тебя ведь еще никто не целовал…

— И не надо.

— Мы уже взрослые, — продолжала Анька, — и должны жить по–взрослому.

Когда подошли к освещенной площадке, на которой, и правда, было много молодежи, Анька взглядом начала кого–то искать. Найдя, потянула в ту сторону подругу: там ждал ее нивнянец Толик — высокий круглолицый хлопец, с маленькими глазками, а возле него, засунув руки в карманы, стоял невысокий длиннолицый подросток.

— Стась, — шепнула Анька и, подойдя поближе, громко произнесла: — Это Юля.

Стась внимательно взглянул на Юлю и, кажется, остался доволен. Как видно, Юля ему очень понравилась. Зато он Юле не понравился.

Заиграл вальс, и Анька пошла с Толиком танцевать, а ее, Юлю, пригласил этот Стась. Он танцевал с нею, старался не отпускать от себя, рассказывал, что учится на агронома, спрашивал, куда она думает поступать, и вел себя достаточно деликатно.

Вскоре, после трех–четырех танцев, местные взрослые парни неожиданно раскидали костры, на площадке стало темно, раздался свист и началась толкотня. Кто–то пронзительно закричал: «Гони нивнянцев!» — Стася и Толика оттиснули от Юли и Аньки, погнали в темень, толкая в бока.