Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

ворот, когда сзади послышался топот тяжелых шагов. Острая всепроницающая

боль, распадаясь на искры и всполохи, сковала тело. Ощущение было такое, как

будто огромный гвоздь, пройдя сквозь тело, пригвоздил Валика к асфальтовой

дорожке. Последним, что помнил Вили, был ускользающий из рук

пластиночный пакет, чьи-то размытые тени и гулкий топот удаляющихся

башмаков. Все это вскоре потонуло в каком-то ватном тумане, в котором

Валентин разглядел лицо своего умершего деда.

– Верасень, – сказал дед и растаял в наступившей темноте.

Вили, открыл глаза. Дико болела голова, и сухая горечь жгла распухший

язык. Если бы не запах касторки, эфира и четкие контуры стенной газеты

«Хирургия», Вили бы подумал, что он очнулся после хорошего бодуна. Он

пошевелил пальцами рук и ног, убеждаясь в их сохранности. Затем, осторожно

поднимая руку, поднес её к ноющей голове. Рука уткнулась в плотную, как

капустная кочерыжка, повязку.

– Глянь, малый очухался, – сказал кто-то рядом. А потом громко стал звать

медсестру. Вскоре, цокая супортированными шпильками, шурша халатами и

шаркая полиуретановыми подметками, в палату втиснулось великое множество

медработников. Среди них особо выделялся моложавый человек с кулаками и

внешностью колхозного коновала. Он забавно жонглировал эбонитовым

молоточком и диктовал какие-то профессиональные термины быстро пишущей

медсестре.

– Ну, малый, будешь жить? – спросил он напоследок и высоко подбросил свой

молоток. Сделав замысловатый пируэт, молоток скрылся в кармане халата.

На улице уже совсем стемнело. Зажглись фонари, причудливо закачав на

больничной стене голые ветки. Валентин с интересом смотрел на этот

фантастический танец и, убаюканный его замысловатой хореографией,

задремал. Дверь, противно заскрипев несмазанными петлями, оборвала

зародившийся было сон. В проеме, освещенная коридорными огнями, стояла

мать. Всхлипывая, она подошла к кровати.

– Не надо, мама, – попросил её Вили.

– Хорошо, – пообещала мать и спрятала носовой платок.

– Ну, что там есть нового? – Вили, взглядом указал в направлении окна. Мать

принялась сбивчиво рассказывать о событиях последних дней. Из её слов

выходило, что Вилиным состоянием интересуется огромное количество людей

в разных концах необъятной страны. Звонила бабушка из Мелитополя, тетя

Лиля из Кривого Рога, дядя Миша из Череповца, некий таинственный Игорь

Максимович из Москвы и, наконец, следователь товарищ Черепанов из

районного отделения милиции. Последняя новость вызвала живой интерес на

осунувшемся лице Валентина.

– Ну и чем же интересовался этот любопытный человек? – поинтересовался он,

приподымаясь на локтях.

– Да лежи ты, – остановила его мать. – Ничего страшного, просто спрашивал,

что ты делал в парке, – ответила мать

– И что же вы ответили? – беспокойно спросил её сын.

– Сказала, что не знаю, – и она беспомощно развела руками.

– Напрасно, надо было сказать, что я собирал гербарий.

– Хорошо, сынок, в следующий раз так и скажу, – пообещала мать. – Хотя

знаешь, следователь как-то туманно намекал, что в парке ты якобы занимался

спекуляцией. Это правда, Валик? – настороженно поинтересовалась она..

– Ну, что вам на это сказать, мама. Безусловно, в каждом предположении

кроется частица истины.

– Так значит ты все-таки, несмотря на наши с отцом просьбы, по-прежнему

торгуешь? – заволновалась мать.

– Я не торгую, мама. Я несу культуру в массы, – ответил Вили, – а это две

больших разницы.

– Тоже мне, миссионер выискался, – мать чуть улыбнулась.

– Да уж, что-то наподобие новоявленного Сан-Валентина, – кисло улыбнулся

Вили.

– Ну, ничего, – приободрилась мать, – главное ты, Слава Богу, жив, – и свободной

от авоськи рукой она сделала некое круговое движение, не то перекрестилась,

не то отогнала от себя назойливую муху, – а дальше, как ты говоришь,

прорвемся.

– Да я вот тут тебя гостинцев принесла, – мать стала дрожащими руками

вынимать из авоськи кульки и пакеты. Кульки издавали дразнящий ноздри

запах куриного бульона. Пакеты дурманили ароматом ливерных пирожков.

Валентин вдруг вспомнил о Мальчике.

– Мама, – вскрикнул он и прикоснулся к материнской руке. – Я вас очень прошу,

купите, пожалуйста, ливерки и покормите собаку.

– Какая собакаВалик? Сейчас тебе надо думать о себе, а не о какой-то собаке.

– Ну, во-первых, не о какой-то, а о Мальчике, – поправил мать Валентин, – а во-

вторых, исходя из ваших же слов, обо мне волнуется чуть ли не полстраны,

включая и славные органы по борьбе со спекуляцией.

– Да уж, – подтвердила мать.

– Ну вот видите, а собакой не интересуется никто. Понимаете, мама, никто!

Согласитесь, что это не есть хорошо, – и Вили несильно сжал материнскую

ладонь. – Так вы купите Мальчику колбасы? – уже в дверном проеме поймал её

Вилин вопрос.

– Ладно, – пообещала мать и закрыла за собой дверь.

Утром в палату влетел Вилин приятель Мотыль.

– Одноклеточный, как же ты мог так лажануться? – закричал он с порога. – Ты

что, не понимал с кем связываешься. Я же тебя предупреждал, что может быть

подстава. Предупреждал?

Вили согласно кивнул головой.

– Ты дыней то особо не крути. Побереги, что в ней еще осталось, – заботливо

сказал Мотыль и, вздохнув, добавил – хотя, судя по тому, что ты отмочил, в ней

ничего и не было.

– Из вас, my friend, мог получиться очень неплохой диагностик, – улыбнулся

Валентин.

– Не знаю, какой бы из меня вышел диагностик, но контора меня уже по твоей

милости трясет.

– И чем же интересуются доблестные рыцари идеологических ристалищ? -

настороженно спросил Валентин.

– Ну, mon cher ami, вам бы да не знать их интересов. Они столь же обширны,

как и Красноярские лагеря. Слыхали о таких?

– В следующий раз скажешь своим энциклопедистам, что я собирал гербарий, -

оборвал его Валик и трагически вздохнув, добавил, – дороговатый, правда,

гербарий получился.

– Ну ладно, ты давай не пыли, и главное – не колись, а там глядишь, что-нибудь

и сварганим. Народ тебя любит, – уже у порога крикнул Мотыль.

– Присмотри за Мальчиком, – попросил его Валентин.

– Пардон, май херц? – Мотыль с беспокойством уставился на травмированного.

– Ну, чего ты таращишься? Мальчика что ли не знаешь? Пес бездомный, что во

дворе моем живет, – пояснил Вили.

– Нет, mon colonel, вас явно, положили не в то отделение, – присвистнул

Мотыль. – На дворе грядут репрессии, – и Мотыль указал в направление

городского отдела МВД, – а он про какого-то пса плетет!