Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

– Репрессии приходят и уходят, а пес может сдохнуть с голодухи. Согласись,

что это не есть very well, – и Вили отвернулся к стене.

– Резонно, – сказал Мотыль, запирая за собой дверь.

Вскоре однообразные больничные дни Валентина стали скрашивать два

моложавых человека в серых двубортных костюмах – Петр Александрович и

Александр Петрович.

Петр Александрович носил в петлице университетский ромбик и походил на

положительного киногероя. Александр Петрович, напротив, имел лицо вечного

переэкзаменовщика, а в петлице– значок спортивного общества «Динамо».

Первое время люди деликатно интересовались здоровьем, а затем переходили к

вопросам. Но через несколько дней сменили тактику. Вначале задавали

вопросы, а в конце интересовались самочувствием.

Вопросы их не были отмечены особой оригинальностью и интеллектуализмом.

Они сводились в основном к одному: «Что ты делал в парке у памятника

Феликсу Эдмундовичу?»

– Колись, сука! – орал переэкзаменовщик Александр Петрович.

– Валентин, вы же комсомолец, – взывал к Вилиной совести интеллигентный

Петр Александрович.

– Дмитрия Попанакиса знаешь? – перебил его Александр Петрович.

– Попанакиса, – удивленно спросил Валик, соображая, кто бы это мог быть.

– Нет, не знаю, хотя, впрочем, первая часть слова мне что-то напоминает.

– Не знаешь, говоришь. Хорошо! А Рыжего?

– Какого рыжего, Бродского, что ли? – Вили недоуменно вскинул взгляд на

Александра Петровича.

– Какого еще Бродского? – насторожился обладатель динамовского значка.

Фамилию, адрес, телефон знаешь? – и, выхватив из бокового кармана блокнот,

Александр Петрович приготовился к записи показаний.

– Не надо, – сказал ему Петр Александрович и заслонил ладонью блокнотный

листок.

– Да ты че, Петюня? – непонимающее взметнул кустистые брови Александр

Петрович.

– Я тебе потом объясню, – ответил ему Петр Александрович.

– В шутки решили играть с нами, Валентин, в бирюльки. За дурачков нас

держите? Не выйдет, милейший, – улыбнулся Петр Александрович.

– Во-во, – перебил его Александр Петрович, – мы таких фраеров на восемь

множили и на… опер зашамкал губами, что-то вычисляя…. пять делили. Понял, мазурик?

Вили мотнул головой

– Ну, тогда ближе к делу, – сказал Петр Александрович.

– А какое, собственно, дело? – поинтересовался Вили.

– Дело о том, что пластиночками вы, Валентин, иностранными в парке имени

тов. Дзержинского спекулировали, и через это вам там головку и повредили. Не

так ли, любезный? – спросил Петр Александрович

– Каких пластинок? – обозначая удивление, поинтересовался Вили.

– Ну, это вам лучше знать, Валентин, – заулыбался Петр Александрович.

– И нам доложить, – встрял в разговор Александр Петрович.

– Если вы полагаете, что я занимался, как вы выразились спекуляцией, то вы,

«господа», напрасно теряете со мной время, – ухмыльнулся Валик. – В парке

я…

Но ему не дал договорить интеллигентный Петр Александрович.

– Ну не будете же вы утверждать, милый Валентин, что собирали в парке

гербарий?

– Петр Александрович, вы что, телепат? – и Вили удивленно уставился на

следователя. – Ибо именно это я желал вам сообщить.

– Ну, зачем вы смешите меня, Валентин, – перебил его Петр Александрович, – к

чему студенту пединститута гербарий. Вы же не на ботаника учитесь.

– Петр Александрович, – улыбнулся Валентин, – вы произвели на меня

впечатление интеллектуального собеседника, но своим нелепым заявлением все

смазали. Ведь вам, Петр Александрович, как интеллектуалу, должно быть

известно, что я учусь на педфаке, а, следовательно изучаю естествознание.

Обладатель институтского ромбика слегка стушевался.

– Ну что же, ноль один в вашу пользу, – оправившись, сказал он.

– Хотя у нас имеются свидетельские показания, что в парке вас не

тычинки с рыльцами интересовали.

– Уж не железного ли Феликса? – ехидно спросил Вили.

– Ты че, малый, от ранения совсем что ли нюх потерял, – оборвал его

Александр Петрович. – Ты хоть понимаешь, на что замахиваешься? На что руку

поднимаешь? Да я тебя сщас в воронок и в общак на нары. Там тебя урки в миг

вылечат. Понял меня, падла?

– Понял, – миролюбиво поднимая руки, сказал, Вили, – и делаю заявление.

Пишите. Первое, ни о каких пластинках я ничего не знаю. Второе, в парке я

собирал гербарий. Сортируя тычинки и пестики, споткнулся о корягу, упал… -и

Валентин решительно отвернулся к стене.

Динамовский значкист еще долго кричал, обещая отправить Валентина на зону,

где из Валентина он очень быстро трансформируется в «Валюшу». Однако,

вскоре голос его стал терять убедительную мощь, и значкисты, хлопнув,

дверью, ушли.

Вили выпил таблетку элениума и задремал. Во сне к нему пришел

беспризорный пес Мальчик. Собака смотрела на Валентина своими умными,

грустными глазами и голосом Александра Петровича говорила:

– Вили, ты не колись. Если тебя посадят, пропаду я, брат, как пить дать пропаду,

– собака, вздохнув, замолчала. Затем продолжила, но уже голосом Петра

Александровича, – Да и Александр Петрович прав.

– Это почему же? – полюбопытствовал Валентин.

Ну почему, почему. Да ты сам посуди. При той кормежке, что дают на зоне, там

и вправду за месяц-два можно легко трансформироваться в Валю, – и собака,

глубоко вздохнув, притихла. Затем, подняв полные слез глаза, незнакомым

голосом попросила:

– Ты держись, Валик, слышь– держись, мы же с тобой еще к этому Моте Карло

должны съездить.

– К какому Моте? – недоуменно спросил Вили.

– Ну, про которого ты мне накануне рассказывал.

Вили рассмеялся. Собака радостно замахала хвостом.

Бравый дуэт походил еще пару дней, стращая и упрашивая травмированного

сознаться в торговле пластинками. Но Валентин был неумолим.

К середине октября, когда больничный сквер уже облетел листвой Вили,

переступил порог дома.

Первое, что бросилось, ему в глаза, была фотография Битлов (с приписанной

надписью по-русски – От Мальчика), пересекающих полосатую зебру перехода

на глянцевой обложке альбома «Abbey Road».

Субботний февральский день клонился к вечеру. Чудный был день:

теплый и солнечный. Оживленно чирикали воробьи. «Шаг один от февраля до

марта» – сообщал неоспоримую истину уличный репродуктор, южный ветер

разносил её по городу. После обеда погода изменилась. Подул норд-вест, небо

заволокло тучами, стихли птицы, отключили репродуктор, и лужи покрылись

колкой ледяной синевой. К ночи обещала грянуть метель.