Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

участника ВИА «Романтики» зашаталась, стремительное увлекая Бориса

Григорьевича в прошлое? На эти вопросы нет ответа, только с того вечера

Светушкин затосковал. Он даже толком и сам не знал, о чем тосковал. То ли по

ушедшим дням, что уже никогда не вернутся. То ли по той уютной комнате в

интуристовской гостинице с видом на ночной проспект. А может и вовсе по

ненавистным ему некогда словам – «Источник сообщает…» Светушкин долго

маялся, думая, что это пройдет… Не проходило… Тогда Борис Григорьевич

позвонил. К телефону подошла Инга.

– Инга, это я, – волнуясь, сказал бывший старший преподаватель.

– Котик, куда ты пропал? – отозвалась Инга. Это прозвучало так, как будто

Борис Григорьевич лишь на минуту выходил за сигаретами. Спустя несколько

дней Б.Г. Светушкин уже сидел в самолете: пил коньяк, пьянел, споря с соседом

о судьбах России…

Былое встретило Бориса Григорьевича новыми домами и незнакомыми лицами

мелькавших мимо него людей. Только деревья гостиничного сквера, да сама

гостиница не изменились. И по-прежнему стояли на том же месте. Он

остановился, провел чуть дрожащей от волнения рукой по шершавой стене и

открыл парадную дверь. После значительных перемен на городских улицах

казалось, что здесь в этом вестибюле время бросило свой якорь. Полированные

столики у окна. Подозрительная холодность в глазах администратора. Швейцар

с хмурым взглядом отставного майора Госбезопасности. Проститутки с

манерами валяльщиц местного прядильного комбината и сутенеры с желтыми

зрачками хронических печеночников. Одним словом, все, решительно все было

как прежде.

– Я бы хотел номер, – и, назвав цифры, Светушкин протянул паспорт. Заметив

меж голубоватых паспортных страниц зеленую окантовку 50-долларовой

купюры, администратор одобряюще кивнул головой. И тотчас, как из-под

земли, подле Бориса Григорьевича возник молодой человек: ей-богу, если бы не

ливрея и форменная кепка, его смело можно было принять за налетчика.

Натренированно подхватив чемодан, молодой, точно птица, взмыл с Борисом

Григорьевичем на искомый семнадцатый этаж…

Борис Григорьевич вошел в номер и понял, что время все же движется вперед.

Гостиничная комната здорово изменилась. Со стен исчез скучно-серый накат и

трехрожковая люстра. Из «ванной» – советский унитаз. В потолочных высотах

негромко жил джаз… До Светушкина наконец дошел непонятный ему смысл

слова «eвроремонт». Хотя к моменту появления Бориса Григорьевича

«eвроремонт» уже носил следы русского присутствия. «Козлы» – красовалось

оно на туалетном фарфоре. Светушкин разделся и позвонил в ресторан. Вскоре

в комнате возникло «Советское шампанское» и мятые конфеты «А ну-ка

отними».

– Родина! – грустно констатировал Светушкин и сунул официанту

пятидолларовую купюру. Официант горячо поблагодарил, но уходить не хотел:

терся у двери, рассказывая Борису Григорьевичу о последствиях приватизации

и «черного августа». Светушкин сунул еще пятерик…

Приодевшись в рентовый токсидо, Борис Григорьевич спустился в вестибюль.

На улице уже было темно. Шурша шинами, к гостиничному ресторану

подъезжали роскошные «Мерседесы» и строгие «Ягуары» Круша вечерний

ледок полиуретановыми каблуками, из них выходили норковые дамы и

твидовые мужчины. Уличные фонари вздрагивали и искрились в их

бриллиантовых украшениях. Ядовито-синяя «Лада» и вышедшая из неё дама в

потертом демисезонном пальто явно диссонировали на фоне этих

бриллиантовых бликов.

– Котик, – закричала дама. Борис Григорьевич обернулся. – Боже, что делает с

нами время! – подумал Светушкин, улавливая в окликнувшей его женщине

знакомые черты.

– Инга! – с фальшивой радостью в голосе воскликнул он. – Ты совсем не

изменилась, – и Светушкин протянул ей букетик подснежников. Они обнялись.

На Бориса Григорьевича пахнуло старостью.

– Барсик, – нежно шептала Инга, – узнаю своего Котика, нежного и

обходительного. Она долго терлась своей дряблой щекой о руку Бориса

Григорьевича, распространяя нестерпимый запах дешевых цветочных духов.

Потом они сидели в номере. Светушкин пил кислое шампанское и слушал

предпочитавшую «Столичную» Ингу. Бывшая студентка пьянела и вульгарно

развалять в велюровом кресле, рассказывала о своей жизни. Бывший старший

преподаватель прослушал лекцию о ваучерах и дефолте, экономическом обвале

и финансовом кризисе.

– Вот если бы ты мне так же бойко о снятии лозунга «Вся власть Советам» в

свое время рассказывала, – думал Борис Григорьевич, глядя на разошедшуюся в

политической полемике любовницу.

– Жизнь, Барсик, дали, а жить не дают! – сказала в заключение Инга. Борис

Григорьевич понимающе кивнул. Затянувшись сигаретным дымом

лицензированного «Marlboro «, Инга притихла. Борис Григорьевич поднялся и,

как в тот далекий день, когда он впервые появился в этой комнате, подошел к

окну. Где-то далеко внизу, ревя моторами, визжа тормозами и дребезжа

трамвайными путями, резво бежал неутомимый городской проспект. На

соседской крыше, как символ перемен, самовыражалась неоновая реклама.

Мускулистым херувимом зазывала она беспечных граждан на лазурные берега.

Светушкин грустно смотрел на этого новорусского Аполлона и думал.

– Зачем я здесь? Зачем, бросив дела, сижу с этой стареющей теткой и слушаю

какой-то бред о ценах на навоз! Разве за этим я сюда приехал?

– А собственно чего ты хотел? – ответил Светушкину рекламный красавец.

– Чтобы это испещренное алкогольными прожилками лицо было таким же

привлекательным и свежим, как много лет тому назад? Или может ты желаешь

пощекотать свои нервы забытой фразой «Источник сообщает..? – и Борису

Григорьевичу показалось, что у Аполлона мелькнула красная повязка на

рукаве. Светушкин обернулся и уныло посмотрел на захмелевшую Ингу.

– Ну, что это я все о невеселом да о нерадостном! А ты помнишь, Барсик, какие

здесь были ночи! – она романтично закатила глаза и громко икнула.

– Да, да, конечно, мне бы да забыть, – мягко ответил ей Борис Григорьевич.

– Ну, так я тогда пошла в ванную, Котик!?

– Конечно, конечно. Ванна– это хорошо! Солнце, воздух и вода… – усмехнулся

Борис Григорьевич. Инга ушла и вскоре, шумно плескаясь под душем,

призывно принялась напевать незнакомую Светушкину песню – «Позови меня с

собой…»

Борис Григорьевич загасил настольную лампу, включил привезенную с собой

запись В.Ободзинского.

– Что-то случилось… – запел подзабытый гостиничной комнатой певец.