Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

– Алексей Сергеевич, задержитесь на секунду, – Илья Владимирович остановил

исчезающего за порогом высокого плотного (очевидно, отставного

подполковника) зама по хозяйственным вопросам.

Алексей Сергеевич замер, резко развернулся на каблуках, как будто выполнил

команду «Кругом!» и, чеканя шаг, двинулся к столу.

«Не хватало, чтобы он мне еще честь отдал», подумал Илья Владимирович.

– Слушаю, – сказал, как плюнул, зам. по хозяйству.

– Алексей Сергеевич, дорогой, мне бы хотелось посмотреть наше хозяйство:

корпуса, подсобки, одним словом, пройтись по территории, – попросил Илья

Владимирович.

– Так что ж ее смотреть, вон она, вся за вашим окном, – и зам указал на

тянувшийся вдоль окна ряд больничных корпусов из красно-серого кирпича.

– Но тем не менее…

– Слушаюсь, – объявил зам, и, выполнив команду, «Кругом» быстро направился

к выходу. За ним полубегом отправился и Илья Владимирович.

Хозяйство оказалось немаленьким. Ко второму часу ходьбы Илья

Владимирович устал, а хозяйственник все не унимался:

– Здесь у нас столовая. Это гараж. Вот приусадебный участочек. Тут небольшая

свиная ферма. Здесь корпус тихих, тут– буйных, чуть дальше– хронов. Вот там

склад. Недавно получили глубоко-синего прокраса халаты для больных! Хотите

посмотреть? – и завхоз пошел к складским воротам.

– Алексей Сергеевич, – окликнул кто-то хозяйственника-. Можно вас на

минуточку?

Алексей Сергеевич вопросительно глянул на начальника.

– Да, да, идите, идите. Спасибо за обстоятельную прогулку.

– Но это еще не все, у нас еще и фабричка есть, и банька с бассейном.

– Нет, нет, в другой раз. Идите, вас ждут.

Зам, который уже раз за сегодняшний день сделал разворот на 180 градусов и

строевым шагом пошел в направлении гаража.

«Большое, однако, хозяйство мне подсунули. Тут одних подсобок, кладовок -

ходить не переходить. Устал как собака». Илья Владимирович присел на

скамейку в тенистой беседке. Достал сигарету. Затянулся и подумал:

«Воруют тут, поди, безбожно, а заправляет всем, несомненно, завхоз-

полковник. Но в целом очень даже ничего. Дорожки, аллейки, клумбочки. Вот и

беседка опять же…

Даже если бы и хотел вызвать в душе своей что-нибудь эдакое негативное – то,

что возникает после прочтения первой главы чеховской палаты N 6, -ничего бы

не получилось. Крыши не ржавые, трубы стоят ровные. Ни репейника, ни

крапивы. Забор, правда, с гвоздями и колючей проволокой. Неэстетичный,

согласен, тюремный забор. Зато выкрашен не серой унылой краской, а желто -

зелененькой. И корпуса хорошие. Даже не корпуса, а дома! Как ни крути, как

ни верти, Илья Владимирович, а жаловаться тебе на новое место грех.

Отличное место! Честное слово сам денек-другой в каком ни будь тихом

флигельке бы полежал»

Илья Владимирович, безусловно, обманывал сам себя. Было тут и запустение,

и разорение… Так в этой жизни, если не обманывать себя– в два счета на

больничное койко-место угодишь.

Возможно, положительному восприятию невеселого заведения способствовало

и то, что больница находилась в сосновом бору. Точнее в том, что когда– то

было им. Да и день был шикарным. Разогретые сосны источали горьковатый

запах. Июльский воздух был свеж и колюч, как будто кто-то растрепал в нем

стекловату. В ярко– зеленых кустах малинника краснели крупные рубиновые

ягоды, а на обочине центральной дороги были заметны фетровые шляпки

моховиков.

– Один, два… – стала пророчить кукушка.

– Двадцать пять… Тридцать… – считал Илья Владимирович. – Тридцать

семь, тридцать восемь.

– Или – я, или – я… – сменила её неизвестная птица.

– Или – мы, или – мы– передразнил её главврач.

– Или я. Или я, – настойчиво звал женский голос.

«Меня, что ли, ищут» – подумал Илья Владимирович и вышел из беседки.

Навстречу ему шла женщина. Одета она была в короткополый ветхий халат, от

одного взгляда на который в сердце поселяется горькая мысль о никчемности

человеческой жизни. Взгляд пустой, блуждающий, ищущий, волосы

растрепаны, больничные тапочки шаркают, точно дворницкая метла. Илье

Владимировичу она показалась панночкой из гоголевского «Вия».

– Или я. Или я! – не обращая внимания на нового главврача, выкрикивала

женщина и вскоре скрылась за поворотом. А Илья Владимирович, еще минуту

тому назад напоминавший греческого бога, вдруг съежился, обмяк и стал

напоминать истоптанный коврик. Лицо его исказила болезненная гримаса. В

волосах стала различима седина.

– Или – я. Или я, – напоминая о далеком, звучало где-то рядом.

Илья Владимирович родился и жил в обеспеченной семье. Его отец,

полковник, руководил областным РОВД. Жалование приносил в хозяйственной

сумке. Мать трудилась школьным инспектором. Тоже кое-что: то сервиз на

десять персон, то вазочку хрустальную, то телятинки парной. В

четырехкомнатной квартире – и итальянский гарнитурчик, и финский унитаз.

Летом – море. Едешь – кум королю, сват министру. Спальный вагон. Хрустящие

занавесочки. Терпкий чай. Мельхиоровые подстаканники.

Зимой– школа. Аттестат, если поднатужиться, то и золотой можно отхватить.

Одноклассники! Леша Красавин, Витя Бесчастных. Эрнест Веселовский! Этот

особенно был хорош. Высокий, голубоглазый. Кожаный комиссарский плащ.

Издалека посмотришь – Щорс. Ближе подойдешь – штурмовик из дивизии

«Мертвая голова». Решительный такой, резкий…

В последнее школьное лето август уже кончался. Сидели Илья с

Эрнестом на берегу озера, что недалеко от их дома. Вечерело. Холодом тянуло

от речной воды.

– Костер, что ли, развести? – предложил Эрнест.

Вспыхнула трава, за ней схватились щепки, ветки и прочий сор, и вскоре уже

костер плясал и в танце своем освещал и озеро, и поле, и даже звезды на небе

потушил.

– Кури, Ильюха, – доставая «Столичные», предложил Эрнест.

– Кучеряво живешь, – восхитился Илья. От сигаретного дыма кругом пошла

голова. Ильюха ждал, что сейчас Эрнест расскажет какой-нибудь прикол. Он их

много знает. Тертый калач этот то ли Щорс, то ли Штирлиц.

– Слышь, Ильюха! Предложение у меня к тебе есть…, – но, не договорив, он

встал и пошел за видневшейся неподалеку корягой.

– А что за предложение? – вороша палкой костер, поинтересовался Илья.

– Да дать жару! – и Веселовский бросил корягу в огонь. Костер вспыхнул

вполнеба. Сумерки бросились в жидкие заросли камышей, и звезды слетели с

черной озерной воды.

– Знаешь такое выражение: «Хочешь жить – умей вертеться», – продолжил

Веселовский.

– Кажется, слышал, – ответил Илья и тоже подбросил несколько веток.