Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

доктор. – Я вам, что скажу, простите за неврачебную прямоту, но, коли её сразу

не вылечили, то уж сейчас – это ей и ни к чему. Ну, представьте её

выздоровевшей!

– М… Да… – согласился главврач. – Трудно представить.

А про себя подумал: «Только, что если мне на ней жениться»

– А вот это «Или я Или я», это не раздражает медперсонал, больных?

Нет?

– Да нет. Мы уж привыкли, – ответил смущенно доктор.

– А мне знаете как– то не по себе. – Илья Владимирович подернул плечами.

– Привыкнете. У нас тут и не такое кричат.

Однако, как ни старался Илья Владимирович, но так и не привык. Ни

запретить, ни вылечить этот проклятый зов «Или я, или я» он был не в силах.

Счет не помогал. Считай, хоть лопни. Он же – ненавистный, страшный,

разоблачающий зов: кружит, вертит, ловит Илью Владимировича.

Войдет Илья Владимирович утром в ворота, а он уже тут как тут: «Или я, или

«. Главврач– на совещании, а проклятый зов уже достает его и тут.

Выйдет Илья Владимирович на больничные аллейки, а он и тут вертится: «Или

я, или я».

Илья Владимирович– шляпу на голову плечи в воротник и за ворота. Домой! А

ему в спину несется «Или я, или я». До свидания, мол, доктор, завтра

встретимся, и послезавтра, да и вообще я тебе жизни не дам.

Измучился Илья Владимирович, до последней крайности…

– Не называй меня Илья. Я запрещаю! – зашелся он обращенным на жену

криком.

– А как же тебя называть? – изумилась жена.

– Хоть Иродом, только не этим дурацким Илия!

– Да, господин Ирод, – жена грустно покачала головой. Ваша новая должность

вам, прямо сказать, пошла не на пользу. Шесть месяцев работы, а крыша

отъехала на все сто! Без всякого обследования видно, что вы– будущий пациент

возглавляемой вами клиники. Объясни хоть, что происходит? Может тебе и

впрямь обследоваться?

– Раньше надо было обследоваться, – исчезая, в своей комнате, буркнул Илья

Владимирович.

– Нужно срочно что– то делать, – думал Илья Владимирович, давя в пепельнице

сигаретные окурки. Немедленно, но что?! Тут или я, или она. С ней все ясно.

Вылечить её нельзя. Убить врачебная этика не позволяет. Со мной сложнее.

Уволиться и уйти в монастырь не получится. Заявить о своей вине и сесть в

тюрьму. Нет! Тогда уж лучше на иглу со смертельной дозой. Как ни странно, но

мысль об игле совсем не испугала Илью Владимировича.

«Пьяница, разбойник, насильник, раскаявшись, могут попасть в Рай, но

поднявшего руку на подаренную им из милости жизнь самоубийцу ждут

вечные адские муки» – прочел как– то маленький Илюша в случайно

попавшейся ему в руки книге. Дальше в ней шли описания мучений. Они

настолько потрясли юного Илью Владимировича, что тот дал себе зарок и в

мыслях даже не допускать мысль о самоубийстве. И вот, пожалуйста, даже не

испугался.

– А что я, собственно, заслужил кроме адских мучений? Я, превративший

земную жизнь безвинного человека в ад! Райские кущи, или 72 гурии, как

правоверный мусульманин? Нет! Только мрак и срежет зубовный! Вот что ты

заслужил, доктор. Этот «Или я» «Или я», если хочешь знать, Илья

Владимирович, – космический зов, на который тебе, хочешь ты, или не хочешь,

а ответить придется. Так лучше уж прямиком в адский огонь, чем вначале

краснеть и мучиться на Страшном суде.

Утром, выходя из дома, Илья Владимирович сунул себе в карман одноразовый

шприц, несколько небольших ампул и отправился на службу. Пройдя

больничными воротами, Илья Владимирович к своему изумлению не услышал

привычного: «Или я, или я». Вместо этого в морозном, солнечном воздухе

громко каркали вороны, весело посвистывали синицы и слышались

победоносные звуки металлического лома. Дворник колол лед на главной аллее.

Не слышно его было и на утреннем совещании. Илья Владимирович уже было

хотел спросить доктора Молибога – отчего это сегодня не слышно «Или я, или

«, как в тот же самый миг через отворенную форточку он вполз в

начальственный кабинет.

– Или я, или я. – смолкли птицы. Дворник бросил свой лом.

Совещание закончилось, и Илья Владимирович вместе со всеми вышел в

приемную.

– Зинаида Петровна, минут на тридцать меня нет. Я там, – главврач указал

пальцем в потолок.

– Ясно, – игриво ответила секретарша.

Илья Владимирович запер дверь.

– Или я… – зазвучало на дальнем конце больничного двора.

Сел в кресло.

– Или я… – звучало под окном.

Главврач перевязал жгутом руку в локтевом суставе. Быстро поработал

кистью.

Попавшая в ловушку кровь обнажила причудливую геометрию вен. Толстые,

тонкие, прямые и изогнутые они напоминали реки, обрывающиеся у похожей

на озеро ладони.

– Или я… Игла безболезненно скользнула в вену: «Кое-что я все-таки еще

умею» – с удовлетворением отметил Илья Владимирович. И ввел содержимое

шприца.

– Или я. Или я..

Голос слабел, как будто кто– то крутил к нулевой отметке барашек

громкости на невидимом приемнике. Тело Ильи Владимировича дрогнуло.

Руки, сжимавшие подлокотник, разомкнулись и безжизненно повисли. Лицо,

как говорится, здорового розового цвета, стало, что холодный белый мрамор.

Зеленовато – голубые глаза ввалились. Пришедший через час в кабинет

главврача доктор Молибога констатировал смерть. Вскрытие установило – от

передозировки. Горожане поставили свой диагноз «Доктора заказали». И,

правда, не успели отслужить по главврачу 40 дней, как больницу закрыли.

Дефолт!

Так никто и не узнал истинной причины смерти Ильи Владимировича. А через

год об этой истории и вовсе забыли.

История эта произошла, поди, лет тридцать тому назад, в апреле. На

улицах и переулках большого старого города сопливела весна. Ожиданием «des

aventures incroyables» (невероятных приключений) копошилась она в моей

живущей ощущением судьбоносных событий семнадцатилетней душе.

Все предвещало чудо – и влетавший без спроса в класс ветер. И старые, готовые

вот-вот взорваться клейкой юной листвой деревья, Молодая апрельская луна,

каллиграфической буквой «С» заглядывающая в мои романтические (с

изрядной долей секса) сновидения.

Неизвестный, загадочный мир приоткрывал в них свои покрова. Там дули

розовые ветра, шумел голубой океан, и восхитительные женщины открывали

мне свои загадки. Что такое «ветра», живя в микрорайоне с романтическим

наименованием «Семь ветров», я уже знал. Что такое восхитительная женщина

– догадывался. Догадки требовали подтверждений (теория без практики мертва,

учили меня в школе). Поэтому жадно вглядывался я в женские лица, силясь

разобрать в них ту, что станет моим первым откровением, но они, не обращая