Нико Штер - Власть научного знания

Прошло некоторое время, прежде чем Фишер смог свыкнуться с представлением о превосходстве нордической расы, которое стало краеугольным камнем нацистской расологии. За день до прихода Гитлера к власти он выступил в Обществе им. кайзера Вильгельма с речью, в которой заявил, что смешение нордической расы с ненордическими народами Европы «не только не принесло вреда, но в действительности явилось причиной многих духовных достижений народов». Более того, Фишер утверждал, что там, где нордическая раса сохранилась в наиболее чистом виде, она не создала «ничего великого в культуре» (Proctor, 1988a: 40). После этой речи на Фишера был сделан донос, его сняли с поста директора Общества расовой гигиены и постепенно вытеснили из Архива биологии рас и общества. Впрочем, в том же 1933-м году ему удалось вернуть себе все эти влиятельные должности после того, как он стал ректором Берлинского университета.

Изучение взаимосвязи между наследственностью и «духовными» качествами в практических целях было обусловлено интересом к контролю за демографическим развитием, к подъему и падению цивилизации, прогрессу «человеческих качеств», здоровья и энергии, одним словом, заинтересованностью в сохранении «лучших» социальных характеристик путем «племенного отбора». «Точно так же, как научная медицина невозможна без глубокого знания анатомии человека, физиологии и патологии», – отмечает Эрвин Баур (Baur, Fischer, Lenz, [1921] 1927: XI), – «так же и для изучения человеческой социологии, для любой целенаправленной демографической политики и для любых задач в области расовой гигиены (евгеники) необходим научный фундамент». В этом контексте неудивительно, что виднейший представитель современного климатического детерминизма, в то время профессор географии в Йельском университете Элсворт Хантингтон является также автором книги «Дети завтрашнего дня: цель евгеники» (1935), а в период с 1934 по 1938 год он занимал должность президента Американского общества евгеники (см. также: Hankins, 1926).

Интерес сторонников расовой теории к асимметрии и иерархии был среди прочего обусловлен практическими соображениями, о которых писали многие популярные писатели, например, Ганс Ф. Гюнтер, считающийся «образцовым теоретиком расы» (наприм.: Günther, 1927; см. также Kolnai, 1977). Различия в человеческом поведении объяснялись не только разной генетической наследственностью – для расологов было также очевидно, что наследственность может меняться в зависимости от степени адаптации к окружающей среде – а к ней, коль скоро речь идет о поведении, относится и социокультурное окружения. Отсюда следовало, что в определенные моменты времени в определенных местах отдельные расы намного опережали остальные в своем развитии. Эта ситуация трактовалась в общем значении господства и подчинения; по причине естественного (т. е. расового) превосходства одна группа или нация является господствующей, более многочисленной или владеет большими богатствами.

Эру максимального распространения политической власти в Северо-западной Европе расологи, начиная с Гобино и заканчивая Фишером, объясняли и оправдывали тем, что этот регион населяли наиболее развитые расы. Когда ситуация в Германии и за ее пределами стала ухудшаться, те же самые аргументы использовались в качестве рационального объяснения (1) – неполноценные расы оказывали тлетворное влияние на общественную политику, а их гены слишком свободно смешивались с генами более развитых рас; в качестве варианта решения проблемы (2) предлагался общественный контроль, а при необходимости – эвтаназия для живущих и генетический контроль для еще не рожденных. Читательская аудитория, к которой обращались расологи, не ставила под сомнение истинность и надежность подобных воззрений. Ее потчевали обмирщенными и лишенными остроты аргументами и мнениями, к тому же облаченными в понятия научного дискурса, который в те годы пользовался наибольшим доверием.

Несмотря на, казалось бы, безупречную научность, характерную для расового дискурса, этого было явно недостаточно ни для безоговорочной легитимности расовых исследований в академической среде, ни для достижения безраздельного господства над общественным мнением и реализации расологических знаний на практике. То положение, которое расология занимала в нацистской Германии, объяснялось, скорее, другими, не релевантными для академической дисциплины особенностями: (1) Расология восстанавливала преемственность с традиционными концепциями национального характера или так называемого народного духа и в то же время признавала современные естественнонаучные теории [86] В этой связи и не только огромное значение имеет историческое исследование Бенуа Массина (Massin, 1996), в котором он пытается понять, какие интеллектуальные и общественные силы вознесли так высоко Фишера и его школу. Гилман (Gilman, 1996: 77–84) указывает на похожую работу Эндрю Лайона (Lyon, 1974), где рассматривается отчасти более ранний временной период. . (2) Их аргументация была созвучна представлениям «обычного здравомыслящего человека» о различиях расовых групп в телосложении и поведении. (3) Она напрямую влекла за собой практическое применение (воплотившееся, в частности, в Нюрнбергских законах).

Холокост был результатом публичных политических решений, принятых непосредственно в интересах тоталитарного режима Германии. Эти решения имели под собой научную основу, и те, кто принимал решения, вели научный дискурс на таком серьезном научном уровне, какого в принципе очень редко достигают какие бы то ни было политические режимы [87] Отношения взаимодополнения между наукой и политикой проявились в целом ряде аспектов. Большинство академиков были не только нацистами – многие из них, как, в частности, Фишер, были офицерами СС. Расологи работали в правительственных учреждениях в сфере образования, расовой гигиены и медицины. Предметы по расовой гигиене были включены во все гражданские и военные образовательные программы. Важные исторические подробности этой взаимосвязи между наукой и расовой политикой можно найти в: Burleigh & Wippermann, 1991; Lerner, 1992. .

Согласно нацистской теории, человечество не является однородным сообществом, и у человеческих рас нет общего знаменателя. Те, кто говорят о единстве человеческой расы, намеренно искажают истину; они также отрицают существование рас и отказываются признавать наличие постоянных конфликтов между ним. Фразы об общей судьбе человечества нелепы и столь же абсурдны, как рассуждения о партнерстве между людьми и насекомыми (Yad Vashem, 1995: 14) [88] Некоторые расологи даже считали, что способность понять расовою теорию детерминирована генетически. В результате целый ряд научных областей (например, моногенетика) воспринимался как «еврейский» и, следовательно, «тлетворный», тогда как другие сферы считались «арийскими», антисемитскими и поэтому «истинными». Кроме того, как заметил в 1933 году немецкий расо-лог Йоахим Гаупт (Haupt, 1933: 2), «в исследованиях расовая теория и народная мысль вкладывали истинные для всех ценностные представления в руку, опиравшуюся на полученные естественнонаучными методами познания. Подобные представления вновь возводили фундамент для иерархии наук, который был утрачен в эпоху стремительного развития науки, когда ученые были заняты исключительно сбором эмпирического материла». .