Конрад Мейер - Амулет

— Знаешь ли ты, — спросил я его, — как произошло освобождение от оков первого среди апостолов? — и получил в ответ, что он видел изображение этого в церкви в Тоскане.

— Милый Анселино! — продолжал я. — Ангел сказал Петру: «Надень свою обувь и следуй за мною!» Петр не признал ангела, и они пошли через первую и вторую стражу, через ворота и вдоль по улице. Тут спутник исчез, и Петр тотчас же сказал: «Теперь воистину знаю, что меня вел ангел». Откуда, Анселино, явилось к нему это внезапное убеждение? Скажи-ка мне, если можешь отгадать.

Анселино некоторое время подумал и потом потряс своей упрямой курчавой головой:

— Не знаю.

— Анселино, — сказал я, — Петр признал ангела потому, что тот не потребовал за свою услугу на чай! Это не по-земному! Так поступает только небожитель!

Я тут же убедился в том, что не следует шутить с простым народом. Анселино отыскал в моей шутке, которая неизвестно откуда ко мне прилетела, умысел или намек.

— Да, это так, сударь, — сказал он, — я везу вас почти даром и, хоть я и не ангел, не попрошу на выпивку. Мне и самому надо в монастырь, куда вы направляетесь. Там Гертруда завтра должна принять постриг…

По смуглому лицу здорового малого, который, впрочем, выказывал в своей манере и речи много врожденного достоинства, потекли слезы.

— О, — воскликнул я, — несчастный влюблен!

Тогда я попросил Анселино рассказать мне его историю. Оказалось, что он прибыл в Констанц вместе со своим епископом и, ничем не занятый, стал искать в окрестностях плотничью работу. Он нашел ее на постройках женского монастыря и вскоре познакомился с жившей поблизости Гертрудой. Они понравились друг другу и стали с удовольствием проводить время вместе.

— Все по чести, — заметил он, — потому что она честная девушка.

Но внезапно Гертруда от него отстранилась, так, будто подошел назначенный срок. И он узнал, что она собирается принять постриг. Завтра ее станут облачать, а он будет присутствовать при этом, чтобы собственными глазами убедиться в том, что здоровая, сильная, честная и совсем не глупая девушка может без какого бы то ни было основания бросить человека, которого она, по ее же признанию, любит, и вдруг стать монахиней. К тому же Гертруда, как можно вывести из собственных ее слов, не питала никакой склонности к монашеской жизни, напротив, это ее страшило.

— Я не могу объяснить себе причин ее поступка! — грустно закончил свой рассказ ретиец и прибавил, что по милости неба недавно смерть постигла его мачеху, из-за которой он оставил отцовский дом, и теперь двери этого дома раскрыты перед ним, как и объятия старика отца. Таким образом, у него есть теплое гнездышко для Гертруды, а она во что бы то ни стало и непонятно почему хочет вить гнездо в келье.

Окончив рассказ, Анселино снова впал в мрачную задумчивость; он нарушал молчание только для того, чтобы ответить на мои вопросы о характере настоятельницы. Она, говорил он, мерзкая женщина, но ей удалось восстановить запущенное хозяйство монастыря.

Наконец среди однообразных виноградников показался сам монастырь. Анселино попросил меня отпустить его, потому что, как он сказал, ему хочется снова увидеть Гертруду только во время пострига. Я согласился и велел снять меня с мула для того, чтобы не спеша добраться до монастыря.

Там царило веселье. Посередине луга был выставлен для продажи или с какой-то иной целью некий большой предмет. Человек с толстой шеей и в шлеме время от времени трубил в какой-то резко звучащий духовой инструмент. Поселяне и сбежавшиеся монахи образовали пестрый кружок возле окруженной монахинями настоятельницы и подозрительного герольда в заплатанной куртке, рваных штанах и дырявых сапогах. Среди крестьян там и сям стояли мелкие дворяне. Из этого кружка выступал то один, то другой и пробовал поднять выставленный предмет, в котором, подойдя поближе, я узнал мрачный старинный громадный крест. Казалось, он был страшно тяжелым, потому что через короткое время начинал раскачиваться из стороны в сторону в дрожавших руках даже самого сильного человека, угрожающе наклонялся и падал бы, если бы его не подхватывали другие руки. Все смеялись над неудачами пытавшихся. В довершение непристойности всей сцены настоятельница, как безумная, танцевала на лугу, воодушевленная ценностью своей реликвии и, вероятно, монастырским вином, которое без всяких кубков и церемоний в громадных деревянных кружках переходило из рук в руки.

— Клянусь Божьей Матерью, — кричала женщина, — никто не поднимет этого креста, даже самый крепкий парень! Завтра же Гертрудочка отнесет его, как перышко. Только бы смертное творение не стало суетным! Слава Господу! Люди, этому чуду тысяча лет, а оно все еще имеет силу!

Наблюдая эту забавную сцену, я начал постепенно осознавать, в чем тут дело. Но течение моих мыслей неожиданным и неприятным образом было прервано визгливым криком настоятельницы с багровым лицом, глуповато-хитрыми глазками, едва заметным носом-пуговицей и далеко расположенным от него животным ртом.

— Эй, вы, там, итальянский писец! — закричала она мне. В тот день я оделся по-дорожному, и в моей внешности явно были видны следы классического происхождения. — Подойдите-ка чуточку поближе и поднимите крест блаженной Амаласвинты!

Насмешливые взгляды собравшихся обратились на меня, толпа расступилась передо мной, и меня грубо вытолкнули вперед. Я отказывался, ссылаясь на известную вам, друзья, слабость моих рук. Тогда бессовестная женщина, посмотрев на меня, воскликнула:

— Зато смотри какие у тебя длинные пальцы, прохвост!

Мои пальцы от ежедневного упражнения в письме и впрямь развились и стали гибкими. Стоявший вокруг народ начал оглушительно смеяться; смысл этого хохота остался мне непонятным, но я почувствовал себя оскорбленным. С негодованием я удалился, завернул за угол находившейся рядом церкви и, найдя открытым главный вход, вошел в нее. Благородные арки окон и потолков, вместо модных стрельчатых сводов и легкомысленных французских завитков, успокоили меня. Я медленно шел по храму, привлеченный массивной скульптурой, которая при свете, падавшем сверху, выступала из священного полумрака и казалась чем-то поистине прекрасным. Я подошел поближе и не разочаровался. Высеченная из камня композиция представляла собой две соединенные крестом фигуры, и этот крест по величине и пропорциям совершенно походил на тот, который был выставлен на монастырском лугу. Могучая женщина в терновом венке несла его на мощном плече почти прямо и все-таки поникла под ним. Рядом с этой склонявшейся женщиной-гигантом, немного впереди, фигура меньших размеров с венком на миловидной голове сострадательно подставляла свое слабое плечико под тяжелую ношу. Старый мастер — намеренно, а вернее, по недостатку умения — грубо обработал тела и одежды, вложив всю свою страсть и вдохновение в изображения голов, выражавших отчаяние и сострадание.