Из современной английской новеллы

Танцы начались, как только кто-то из гостей покончил с едой. Под звуки "Люби любовь" Полли танцевала с каким-то незнакомым мужчиной, который сказал ей, что он земельный агент и у него контора на Джермин-стрит. Он, пожалуй, прижимал ее к себе слишком крепко для человека, имени которого она не знала. Он был старше Полли — она решила, что ему лет пятьдесят, — и ниже ее ростом. У него были рыжие усы, рыжие волосы и круглый, как шар, живот, непрестанно дававший чувствовать о своем присутствии. Так же, как и его колени.

В комнате, где стояла еда, Гэвин сидел на полу с Сильвией и Джеком Микоками и какой-то женщиной в оранжевом брючном костюме, с оранжевыми губами.

— Ралфи не придет, — говорила эта женщина, помахивая в воздухе вилкой с кусочком еды. — Он обозлился на меня вчера вечером.

Гэвин ел руками пирог с цыплятами и грибами, порядком уже остывший. Джек Микок сказал, что нет такой силы на свете, которая заставила бы его отказаться от вечеринки у Райдеров. Да и вообще от любой вечеринки, кто бы ее ни устраивал, добавил он, хохотнув. При условии, если там будет еда и выпивка, уточнила его жена. Ну, понятное дело, сказал Джек Микок.

— Он не придет, потому что ему показалось, что я слишком многое себе позволяла на кухне у Олив Грэмсмит, — пояснила оранжевая дама. — Две недели назад, о боже правый!

Гэвин прикинул в уме, что он уже выпил четыре бокала джина с тоником. Потом сделал поправку, припомнив еще один бокал, который выпил дома с няней. Теперь он выпил вина. Я еще не пьян, сказал он себе, еще не хватил через край. Впрочем, край был уже где-то рядом.

— Если вам хочется с кем-то целоваться, целуйтесь на здоровье, — продолжала оранжевая. — Какое, черт подери, имел он право вламываться на кухню к Грэмсмитам? А вас я там что-то не видела, — добавила она, внимательнее вглядевшись в Гэвина. — Вас там, верно, не было?

— Мы не смогли прийти.

— А вот вы были там, — сказала она Микокам. — Везде, куда ни глянь.

— Мы, конечно, были, — сказал Джек Микок, хохотнув с полным ртом и просыпая рис на кофейный ковер.

— Хэлло, — произнесла хозяйка и опустилась на ковер рядом с Гэвином, держа в руке тарелочку с сыром.

— Неужели вы и вправду уже двенадцать лет замужем? — говорил земельный агент Полли. — По виду никак не скажешь.

— Мне тридцать шесть лет.

— А чем занимается ваш супруг? Он тоже здесь?

— Он кинорежиссер. Рекламные фильмы для телевидения. Да, он тоже здесь.

— А это моя половина. — Он мотнул головой в сторону женщины в чем-то тускло-зеленом, не принимавшей участия в танцах. — У нее сейчас плохой период, — сказал он. — Депрессия.

Они танцевали ча-ча-ча под песенку Саймона и Гарфункеля "Солярий".

— Вам хорошо? — осведомился земельный агент, и Полли сказала: да, не совсем понимая, что он имеет в виду. Он притиснул ее к камину и взял с полки бокал с белым бургундским, который она там оставила. Он протянул ей бокал, а когда она отхлебнула вина, выпил сам из этого же бокала. Они снова стали танцевать, и он еще крепче прижал ее к себе и прилип щекой к ее щеке; его усы царапали ей кожу. Женщина в тускло-зеленом следила за ними мертвым взглядом.

Полли все это было не внове — примерно то же самое происходило и на других вечеринках у них в предместье. Она ускользнула от земельного агента, и ее тут же перехватил Тим Граффид, от которого уже начинало разить потом. Затем она танцевала еще с каким-то незнакомым мужчиной, а после этого с Малькольмом Райдером.

— Ты выглядишь чертовски лакомо сегодня, — шепнул он, слюнявя ей ухо теплой мякотью своих губ. — Жуть как лакомо, детка.

— Ешь мой сыр, — говорила в другой комнате Сью, пододвигая тарелочку с бри Гэвину.

— Я хочу выпить вина, — сказала оранжевая, и Джек Микок поднялся с ковра. Мы все хотим еще вина, заявил он. Оранжевая сообщила, что завтра ей придется опохмелиться, и Сильвия Микок, мужеподобного вида дама, объявила, что она никогда не опохмеляется, хотя и пьет сорок восемь лет кряду.

— Вы останетесь попозже? — спросила Сью Гэвина. — Вы с Полли решили остаться? — Она притянула к себе его руку — ту, что лежала возле нее, — и рассмеялась. Конечно, все это было в порядке вещей, ведь они дружили уже невесть сколько лет.

— У нас новая приходящая няня. Мы ее совсем не знаем, — сказал Гэвин. — Откуда-то из глуши ирландских топей.

— Ирландцы — свиньи, — заявила оранжевая.

— Джек, между прочим, ирландец, — сказала Сильвия Микок.

И она стала развивать эту тему и рассказывать о детстве своего мужа, которое прошло в графстве Даун, и о дядюшке своего мужа, который ежедневно выпивал полторы бутылки виски, не считая четырех кружек крепкого пива на завтрак, состоящий из каши и хлеба. Пить надо постоянно или не пить совсем, сказала она.

Гэвин чувствовал себя неловко, так как все время, пока Сильвия Микок повествовала об алкогольных привычках дядюшки из графства Даун, Сью не оставляла в покое его руки. Она слегка пожимала ее и нежно поглаживала пальцами, и эта ласка, казалось, вторгалась куда-то, в область, лежащую за пределами их долголетней дружбы. Я люблю Полли, намеренно сказал себе Гэвин, облекая чувство в форму утверждения и стараясь подольше удержать эту мысль в сознании. Ни к кому на свете не был он так привязан, как к Полли, и никого не уважал так, как ее, и обидеть Полли было бы ему тяжелее всего. Семнадцать лет назад он встретил ее в кухне отеля "Бельведер" в Пензансе, куда они оба приехали, чтобы подработать за лето. Пять лет спустя, уже живя вместе в небольшой квартире в дешевой части Мейда-Вейл, они поженились, так как Полли хотелось иметь детей. Потом переселились в предместье, потому что детям был нужен свежий воздух и больше простора, а также потому, что Райдеры, жившие этажом выше в том же доме в Мейда-Вейл, переселились в предместье годом раньше.

— Все будет в порядке, — сказала Сью, возвращаясь к вопросу о няне. — Она, конечно, сможет остаться у вас до утра. Вероятно, будет даже рада.

— О нет, Сью, не думаю.

В его воображении легко возникла картина: руки какого-то из присутствующих здесь мужчин расстегивают кружевную блузку Полли — руки Джека Микока или потные руки Тима Граффида. Он видел, как одежды Полли спадают с нее на ковер спальни, видел ее худощавую наготу, ее маленькие груди и едва заметный шрам от удаленного аппендикса. "О-о, вот так!", — произнесла она совсем несвойственным ей голосом, когда мужчина — кто-то из этих — тоже скинул с себя одежду. Ему также не составило труда представить самого себя, оставшегося с той же целью наедине с оранжевой женщиной или с Сильвией Микок. Он попросту уйдет, если окажется наедине с Сильвией Микок, и, уж конечно, лучше остаться наедине с Сью, чем с оранжевой дамой. Поскольку он был не вполне трезв, его на мгновение охватил испуг при мысли о том, что может предстать его глазам, когда оранжевый брючный костюм соскользнет на пол; ему вдруг почудилось, что, должно быть, он и вправду в какую-то минуту спьяну расчувствовался и согласился принять во всем этом участие.