Борис Мир - Данэя (СИ)

– Он молчал, когда нужно было. Много, очень много лет.

– И не пожалел своей жизни, чтобы дать Дану шанс спастись. Ты сам говорил: он не только помогал спастись другу. Лал знал, что Дан может здесь сделать больше, чем он сам. Так нужно было!

– Да: то было нужно. Им. А то, что сделал ты? Твой поступок восстановит против нас слишком многих: Дан воспользуется этим, чтобы смести вместе с нами всё то, что мы должны отстоять.

– Я не дам им этой возможности. Скажу, как есть: что ты тут не причем.

– Неужели ты думаешь, я боюсь за себя? Милан, Милан! Ты не понимал и, боюсь, продолжаешь не понимать многое, слишком многое. Неужели ты думаешь, я уступил бы им тогда хоть сколько-нибудь, если бы не знал, в чем их сила? Если бы не понимал, давно, что всё, что проповедовал Лал, не появилось случайно? Что за этим стоит то, что было свойственно натуре людей, и что так и не удалось им изжить?

– Кажется, я теперь понимаю это.

– Всё ли? Разумные существа тянут за собой, как балласт, потребности, связанные с их животным происхождением. К чему они ещё человечеству? Делают ли его сильней? Нет! Только отвлекают от самого главного, самого прекрасного: чистого служения науке, которое одно должно быть целью и смыслом жизни. Всё остальное – любовь, родительский инстинкт – должны отмереть, исчезнуть. Это рудименты. Ненужные абсолютно. Давно. Мы недооцениваем значение великой эпохи кризиса, которая помогла человечеству в значительной степени освободиться от них. Жаль, что она закончилась преждевременно. Раньше, чем остатки инстинктов не исчезли окончательно.

– Ты – считаешь, что кризис был благом?!

– Да: считаю! Нет худа без добра. А кризис принес больше добра, чем зла. Дан появился преждевременно. Любые открытия происходят рано или поздно: гиперструктуры, всё равно, были бы открыты. И может быть, ещё сто лет этого великого кризиса – и человечество вышло бы из него совершенно очищенным от ненужных животных инстинктов. Дан, величайший гений наш, избавитель от кризиса, спаситель – какой объективный вред принес он! И сейчас довершает его, следуя атавистическим взглядам Лала.

Эх, мой мальчик! Ещё хотя бы сто лет. И всё! Тогда возврата к этому уже не могло бы быть. Время – вот что главное: надо выиграть его. Во что бы то ни стало! Мы не имеем право проиграть. В прямой борьбе нам не победить. Но главное – время – мы можем выиграть, идя на уступки: мелкие, крупные – любые, какие потребуются, лишь бы не дать им уничтожить то, что есть сейчас, полностью. И если мы сумеем что-то сохранить, то пусть думают, что победили, пусть торжествуют – то, что останется, послужит основой будущего.

Я вряд ли доживу до него: ты должен понять всё до конца, чтобы возглавить борьбу, когда меня уже не будет. Не отчаиваться. Твердо верить, что рано или поздно окончательно восторжествует то, что нам приходится сейчас отстаивать. Ты должен стать моим преемником – ты, готовый на бойкот и даже на смерть. И если ты тоже не сможешь дожить до полной победы, подготовить тех, кто добьется её.

Поэтому ты должен сберечь себя для этого будущего. Никаких неоправданных поступков больше, слышишь?

– Если не будет достаточно того, что я сделал сегодня.

– Подождем: скинет ли Лейли? А может – нет? Надо, чтобы Рита непрерывно держала нас в курсе.

– На это больше нечего рассчитывать.

– Да, пожалуй. Лейли не простит ей тебя.

– Рита теперь с ними, целиком. Против нас. Вот так!

И ему стало вдруг очень больно. Настолько, что перед этим отступило всё другое. Рита! Её голова, лежащая у него на груди. Рука, ласково касающаяся его. Её голос. Всё, что наполняло его непонятным теплом. Этого уже не будет!

И рядом то, что сказал Йорг в своем порыве откровенности. Благословлять кризис! Период, который казался самым страшным в истории. Всем, кто пережил его, и тем, кто о нем уже только слышал. Ему – Милану. Оно переворачивало всё. То, что казалось несомненным до сих пор, за что он был готов пожертвовать собой, из уст Йорга прозвучало почему-то зловеще.

“Смогу ли я когда-нибудь стать таким, как он?”: ореол Йорга ученого, как всегда ярко сиял для него. А в подсознании стояла Рита и её тепло. И вдруг мозг резанула мысль: “А нужно ли – быть таким?”

55

Об инциденте на эротических играх Лал узнал от одного из тех пятерых, бросившихся на подмогу своим трем товарищам. На следующий день он передал всем желающим из своей группы приглашение Дана придти к нему домой.

Они заполнили комнату, расселись по диванам, поставленных роботом, и на ковре на полу. Почтительно молчали, глядя на Дана.

– Лал мог пригласить вас и раньше.

Лал потупился. С того момента, как он пообещал познакомить их с отцом, прошел не один месяц, но он больше об этом не говорил. И – о неполноценных: они знакомились с взглядами Лала Старшего сами, по уже опубликованной книге “Неполноценные: кто они – и мы?”. Для Лала Младшего, казалось, существовала только Земля-2: всё, что связано с ней, её освоением. Его любили – и, щадя, не напоминали об обещании.

– Ты же был очень занят, сеньор, – вступился за него Уно, один из тех троих.

– Это правда, – но я бы постарался найти время. Ну, ладно. Давайте поговорим.

О чем? Большая часть их – и юношей и девушек – мечтала в будущем полететь на Землю-2.

– А на Земле вам разве нечего делать? Я слышал, кое-кто из вас успел что-то и здесь. Как это было? Мне крайне важно знать всё из первых рук, – он казался чем-то встревоженным.

Те трое стеснялись рассказывать о себе – говорил один из бывших с ними.

– Вообще-то, молодцы: я рад, что вы, молодежь, сочувствуете идеям возрождения равенства. Жаль лишь, что вы не представляли возможные последствия.

– Да нас лишили права ходить туда – только и всего. Подумаешь: мы и так больше не станем пользоваться гуриями. Это же недопустимо, бесчеловечно!

– Я рад этому, повторяю. Но речь не о вас – я боюсь, не придется ли расплачиваться гуриям: они не должны знать ничего подобного. Лал, Старший, говорил нам, что когда-то происходили попытки объяснить донорам их действительное положение – и тогда слушавших изолировали и умерщвляли в первую очередь. Подобное не исключено и теперь. Я попросил выяснить, что с ними.

– Мы, действительно – не думали об этом.

– Впредь придется: это слишком серьезно. Пока почти невозможно помешать сделать с ними что угодно.

– Нет! Не позволим: пойдем туда и не дадим!

– Стойте! Обождите чуть: мне скоро сообщат, как обстоит дело – тогда решим, что делать. Терпение! Учитесь у Лала – Старшего! – И он стал рассказывать им о нем. Эта почва была благодатной: в их глазах он читал горячую веру.

Но те, трое, едва слушали его. Значит, судьба гурий действительно не безразлична им: не только бравада, желание выставить себя перед товарищами двигало ими тогда. Дан и сам не был спокоен, хотя внешне ничем не выдавал себя.