Поющий на рассвете (СИ)

— Не надо, — испугался Леонт.

— Спасибо, пернатенький. Я буду скучать по вас*, знаешь, я ведь тоже не бессердечная тварь. Вернее, я стану таким, уехав домой, потому что мое сердце останется здесь, с вами. Там оно мне будет не нужно.

— А приезжать ты не сможешь?

— Прости, малыш, это вряд ли. Но писать буду, если хочешь.

— Очень хочу, — закивал Леонт.

— Значит, договорились, — улыбнулся китсунэ.

Праздник прошел неплохо, к его концу только Менедем, пожалуй, мог похвастать тем, что почти трезв. Виновник торжества уснул, пьяно посапывая, на подушках, гости потихоньку откланялись, остался только Идзуо, в ультимативной форме отославший своих назад, в общежитие. Менедем взял сирина на руки, унес наверх, раздел, уложил отсыпаться, сам спустился вниз. Нужно было еще прибраться. Лиса он заметил, только когда тот шагнул к нему навстречу, запуская острые коготки в плечи:

— Менедем…

— Что? — минотавр отстранил его.

— Не отталкивай меня, прошу. Один раз, еще один раз, пожалуйста…

На бледном лице китсунэ жарко горел хмельной румянец, блестели глаза.

— Зачем? Это не даст ничего ни одному из нас, кроме боли.

— Менедем, пожалуйста… Я… Подари мне немного любви, именно мне… настоящему…

Идзуо отошел на шаг, резко, яростно дернул широкий пояс праздничного кимоно, повел плечами, стягивая с них прохладный шелк. Его облик подернулся туманом, преобразился.

— Мне настоящей, Менедем.

— А… — минотавр разглядывал Идзуо. — Так ты женщина?

— Я родилась такой, но отцу-императору был нужен наследник, а древнее проклятие нашего рода — только один ребенок. Сына, несмотря на сотни наложниц и пятерых жен, император не получил, поэтому меня воспитывали, как мальчика, а когда пробудилась магия, заставили принять мужской облик. Китсунэ императорской крови могут менять облик по желанию. Мне же запрещено принимать истинный.

— Так у тебя будет муж или жена?

— Очевидно, жена, рогатенький.

— А от меня-то ты чего хочешь?

— Хочу хотя бы один раз побыть настоящей с тем, кого люблю.

Менедем задумался, затем все-таки кивнул:

— Идем.

Что ж, последний раз так последний.

Было до нервной дрожи странно слышать знакомый голос, чувствовать запах, по которому страшно соскучился, но видеть и касаться женского тела, такого мягко-упругого там, где у Идзуо были крепкие юношеские мускулы. Однако эта форма китсунэ возбуждала ничуть не меньше той, второй. И на ласки отзывалась так же горячо и страстно. Заминка случилась только один раз, когда Менедем понял, что никто из мужчин Идзуо в этой форме прежде не касался.

— Не вздумай остановиться, — зашипела китсунэ, впиваясь когтями в его плечи, — не вздумай!

Минотавр повиновался, надеясь, что не причинит лисе особой боли. Он так и не понял после, было ли ей больно или нет. Но твердо знал, что в конце она стонала и вскрикивала от наслаждения.

— Все хорошо? — неуклюже спросил Менедем после того, как отнес ее в душ.

— Все, — улыбнулась китсунэ, обнимая его.

Она ускользнула на рассвете, пока он спал. Или уже он — Менедем не знал, как теперь лучше думать об Идзуо. Леонту он не рассказал ничего, тот сам понял, что эти двое в последний раз переспали. Ни на минотавра, ни на китсунэ он за это даже не думал обижаться, прекрасно понимая все. А с Идзуо они больше не встречались, тот каким-то образом умудрился сдать экзамены раньше остальных, поставив на уши всех преподавателей и ректора, получить свой диплом и исчезнуть из академии.

Менедем учился ровно, готовясь к экзаменам, Леонт тоже перестал думать о лисе, погрузившись в учебники. Свадьбу по обоюдному согласию решили назначить через месяц после выпускного Менедема. Как раз будет время отоспаться и все подготовить, известить приглашенных, решить все вопросы с наследством Леонта и все такое.

— Ты ведь со мной будешь ходить по всяким таким учреждениям? — жалобно спросил сирин.

— Конечно, пушистенький, на растерзание бюрократам я тебя не оставлю, — пообещал минотавр.

Единственное, что осталось у них на память об Идзуо — привычка называть друг друга вот так ласково. Отказаться от нее не смогли ни сирин, ни минотавр.

К экзаменам Леонт уже не хотел секса, свадьбы, ласк и ягодных пирогов — только забиться под кровать и валяться. На вытянутый билет он первые минут пять смотрел тупо и равнодушно, очнувшись только от покашливания кого-то из комиссии.

— Что же вы, юноша?

— А… Сейчас, простите, — он посмотрел на билет. — Я могу отвечать?

— Конечно.

Ничего сложного в билете не было: несколько легких чар, один средней сложности конструкт, задание на репликацию простейшего заклятия — тех самых светлячков. Ну и песня, вернее, Песня, крохотный кусочек из гармонизационного многоступенчатого заклинания, часть которого изучали на третьем курсе. Леонт про себя поблагодарил Менедема за занятия и приступил к показу и рассказу. Экзаменаторы одобрительно кивали, радуясь его уму и знаниям. Из аудитории он вышел с таким чувством, что еще немного — и взлетит, несмотря на то, что крылья сиринов для полета не предназначены.

— Сдал? — встретил его минотавр.

— Ага-а-а, — Леонт расплылся в улыбке и осел на землю в полуобмороке от того, что отпустило напряжение последних дней.

Менедем едва успел подхватить его, унес на воздух, решив, что и без целителя справится, здесь всего-то нужно было время и покой.

— Вот же нежная моя птица.

Минотавр расплылся в улыбке: да, теперь уже точно его.

Свои экзамены он сдал блестяще, было бы странно, будь это иначе. И осталось лишь решить все бумажные проблемы.

— Будет скучно, — протянул Леонт. — Много времени в очередях, очень много.

— Ничего, мы справимся.

— А куда деваться-то?

Сирина пугали очереди, потерянное время и скучные чиновники. Когда эпопея с документами на наследство и все прочее началась, он страшно удивился: никто за мифическими дополнительными справками его не гнал, никаких подписей и печатей из дополнительных учреждений не посылал, и вообще, чиновники были сама любезность. При виде огромного минотавра, сопровождающего посетителя, особенно. Через три дня он получил свой ключ для снятия печати с родительского дома и счета и разрешение на брак.

— А… что, уже все? Вообще все?

— Все, пушистенький. Можем отправляться и смотреть твой дом, если хочешь.

— Очень хочу. Тебе там понравится, правда-правда.

— Ну, тогда показывай дорогу, птица моя, — Леонта снова подняли на плечо, несмотря на его смущение.

Дом был светлым, красивым, полным солнца. И вызывал у Леонта тоску по родителям. Он сжал свой медальон, вздохнул, но все же нашел силы достать магический ключ и снять печати с дверей.

— Вот… теперь это будет наш дом?