Константин Исааков - Один

© Константин Исааков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

От автора. О дин (или В о тан) – верховный бог в германо-скандинавской мифологии, мудрец, воин и шаман, знаток рун и сказов, покровитель военной аристократии и повелитель валькирий.

К образу главного героя отношения не имеет. Хотя… кто знает.

А ещё ко всему ниже описанному не имеют никакого отношения мои друзья, родственники, знакомые, незнакомые, бывшие и нынешние возлюбленные. Усомнившихся призову посмотреть замечательный фильм Вуди Аллена «Разбирая Гарри»: гений, как водится, сказал всё.

Однажды, в минуты тихого, бесстрастного отчаяния, когда надежды на любовь в очередной раз совсем уж оставили его, он придумал Бога, своего, особенного – на библейский вроде манер, но с евангелистской сентенцией. Представим (представил он), что человек, оказавшись в исходе своей жизни перед Господом, увидел его в облике не забавного дедушки с бородой из-под карандаша Жана Эффеля. И не в образе грозного наказующего перста, который застрял в нашем подсознании, наверное, под влиянием античных мифов. А в воплощенном облике мечты всей своей жизни. В этом случае я имею право думать (подумал он), что окажусь перед своим Богом, у которого будут лик и тело прекрасной юной девушки. Чьи губы будут излучать нежность, а глаза – понимание.

Я скажу ей:

– Здравствуй, Господи!

Или:

– Это я, Господи!

А она ответит:

– Я рада тебе.

– Виноват перед тобой, Господи: слишком много любил, но умел распорядиться своей любовью.

– Я прощаю тебя: ты – любил.

– Что ждет меня здесь, Господи?

– Любовь.

– Кто будет любить меня?

– Я. Ведь ты любишь меня.

– Как ты будешь меня любить?

– Душой и телом. Они во мне едины.

– Но разве ты способна подарить и телесную любовь? Ты же – Бог. А Бог бесплотен.

– Я – дух и плоть одновременно. Всё во мне. Всё от меня. В том числе и то, чего вы, земные, почему-то стыдитесь. Разве ты не видишь, что во мне есть всё, о чём ты мечтал? И свет любви, и наслаждение любви.

– Ты удивительно красива. Такой красоты и, да, такой чувственности на Земле нет.

– Есть. И ты сам это знаешь. Иначе ты бы не влюблялся в такое множество мелькавших пред тобою женских ликов. Все, в кого ты влюблялся там, в земной жизни, тоже были мной. Не бойся меня – иди ко мне. И обними. Я люблю тебя.

Много лет назад, в командировке, выйдя из поезда на маленькой литовской станции, он ненароком идентифицировал себя. Почти всерьёз. Надо было добираться куда-то ещё дальше – в посёлок, на ферму, и он обратился к случайному прохожему с банальным привокзальным вопросом: как доехать?

– Да вон она, остановка. Вам «Од и нка» нужна.

Сначала О дин просто не «въехал». Какое-то странное полурусское слово. Но, подкрепив свои пояснения снисходительной улыбкой – ох, уж эти русские, родного языка не понимают, человек повторил:

– «Од и нка», – и покрутил перед носом вопрошавшего вертикально выставленным указательным пальцем.

Благодарно кивнув, О дин направился к стоявшему «на парах», будто специально дожидавшемуся только его, ветхому автобусику №1. И ещё не ступив на подножку, с благодарность мысленно повторил подаренное ему словечко: «Од и нка». Ну, прямо про меня…

Бог его знает, откуда взялась эта его фамилия – О дин (с ударением, он всегда подчёркивал, на первом слоге). Может, пьяный дьячок когда-то – по рассеянности либо по лености – сократил какого-нибудь Сковородина. Мама об отце говорить не любила. Уже ближе к старости, в один из приездов Алексея к ней «на побывку», за бутылкой терпковатого итальянского вина, которое они оба любили, она обмолвилась со знакомой ностальгической интонацией о теплоходе в большом приморском городе, где он, Лёша, вырос. На теплоход нанялась она, 18-летняя, спасаясь от бабушкиного неусыпного надзора, помощницей повара – как она говорила, «поварёшкой». С того времени сохранилась одна лишь коричневатая, в сепии, фотография из маминого альбома. На ней трое: совсем юная, очень хорошенькая мама, рядом – мордастая тётка (судовой повар) и нескладный улыбчивый парень в наброшенном на плечо кителе. На обороте – короткая выцветшая подпись маминым уже тогда аккуратным, учительским, почерком: «Олежка Один». Рядом – явно в более позднее время – приписаны три буквы «О»: «ООО».

Он спросил тогда маму, что это за «общество с ограниченной ответственностью», и она криво усмехнулась: да вот такой, ограниченно ответственный, он и был… а вообще-то звали его Олег Олегович. Потом всё куда-то сгинуло – и тот теплоход, и ООО, безответственный Лёшин папаша. И вот тогда уж бабушка с присущей ей авторитарной мощью и недюжинной энергетикой отыгралась на маме, превратив всю её последующую жизнь в отработку угрызений «запятнанной» совести. Внука, правда, вырастить помогла – не то слово: подняла. И, вот что интересно, вся её суровость к непутёвой маме, вскоре, кстати, поступившей в местный педвуз на филфак и с грудным дитём исправно ходившей на лекции и экзамены, преломилась по отношению к Лёшику в ураган любви, который уже вскоре и Алексея-то самого, даже в малолетстве, стал смущать, а то и просто пугать: таких бабушек ни у кого из сверстников не было и быть не могло.