Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже

После падения Римской империи короли Франции продолжали селиться на этом острове, где река Сена предоставляла и транспортный путь, и естественное оборонительное укрепление. Когда вместе с развитием торговли стало расти и население, город оказался переполненным. Антисанитария усугубляла риск эпидемий, в том числе чумы.

Так что в конце концов короли переехали в другое место, на правый берег, где и возвели Лувр. Начиная с V века и до XVII столетия Лувр был политическим центром Франции, но остров Сите, где начиналась история Парижа, по-прежнему доминировал в духовной жизни французского королевства: именно эта идея воплощена в соборе Парижской Богоматери.

Город продолжал расти и начал распространяться по обоим берегам Сены. Правый берег стал центром торговли; левый берег, где располагались университет и высшие школы, стал интеллектуальным центром. Пространство вокруг Сорбонны было названо Латинским кварталом, поскольку в Средневековье в университете преподавали и говорили преимущественно на латыни.

В конце первого десятилетия XIX века, при Наполеоне III, Париж стал полностью перестраиваться. Барон Осман задумал осуществить смелый план по преображению столицы: он заменил обветшалые лачуги шести– и семиэтажными зданиями из белого камня, а широкие, обсаженные деревьями бульвары, прекрасные парки и улицы преобразили вид города. Париж стал новым, роскошным центром культуры и искусств.

Шикарный квартал, где жил дон Луис, находился на Елисейских Полях. Здесь, по соседству с только что отстроенной Эйфелевой башней, обитали представители высшего общества. Это популярное место прогулок производило сильное впечатление. Елисейские Поля протянулись от площади Согласия до великолепной Триумфальной арки. Западную сторону Елисейских Полей обрамляли уютные кафе и овощные рынки всех мастей. Тут же были и маленькие магазины, предлагающие самые разные товары. Площадь Согласия граничила с просторными садами, украшенными фонтанами и скульптурами. В южной части садов помещались Большой и Малый дворцы, а в северной – Елисейский дворец, резиденция президента.

В квартире дона Луиса на Елисейских Полях, в роскошно обставленной комнате, где гудело пламя камина, происходила бурная богемная вечеринка. Газовые лампы были притушены, что создавало уютную, расслабляющую атмосферу. Гости сидели и стояли повсюду случайными группами. Комнату наполняли пряные ароматы ладана и опиума. Дон Луис, стоя у камина, вел дружескую беседу с молодой парой, и какая-то только им понятная шутка вызвала оживленный смех внимательных собеседников хозяина. Музыкант бренчал на гитаре испанскую балладу, в то время как тщедушный седовласый поэт принялся декламировать печальные стихи. Вокруг выступающих собрался кружок благожелательных слушателей.

В дальнем конце комнаты, вдали от остальных гостей, на большом викторианском диване сидела, развалившись и покуривая трубку с опиумом, молодая пара. Рядом пристроился молодой художник, он рисовал углем поэта. В центре этой сцены стояли Пабло и Карлос, будто двое детишек, которые попали в цирк и теперь таращат глаза на клоунов.

– Если бы я знал, что мой дядя Луис живет такой жизнью, мы были бы здесь уже давным-давно! – воскликнул Карлос. – И какие женщины! Только подумать, что мы тратили время на цыганок! Ну и ну.

– Не суди так поспешно, Карлитос. Кто знает, что прячется за маской красоты? Что касается меня, так я предпочитаю объятья дикой, распутной, земной цыганки – зато каждый день.

Пабло оглядел роскошную комнату, будто стараясь впитать в себя все, что его окружало.

Молодой человек, похожий на ученого, в очках в роговой оправе, заметил новичков и подошел познакомиться. Это был испанец Хайме Сабартес.

– Вы, должно быть, друзья дона Луиса?

Карлос испытующе посмотрел на незнакомца.

– Дон Луис – мой дядя. Я не видел его с тех пор, как был мальчишкой. А вы – наш родственник? – Карлос усмехнулся. – Быть может, далекий кузен, которого я никогда не встречал?

– Нет, я просто его друг, – пробормотал Хайме. – Дон дает великолепные вечеринки, так что я пользуюсь любой возможностью… Итак, друзья, что вы думаете о нашем прекрасном городе?

Карлос проводил взглядом прошедших мимо девушек:

– О-о-очень красиво!..

Пабло заметил, что Хайме говорит с легким акцентом.

– У вас, кажется, каталонский выговор?

– Мои родители из Каталонии, но, когда я родился, они переехали в Париж. Итак, что вы намерены здесь делать?

– Писать, конечно, – сказал Пабло.

Хайме достал курительную трубку и зажег ее. Пьянящий запах каких-то экзотических трав наполнил воздух своим ароматом.

– Хочу предупредить, что Париж полон молодыми, стремящимися к славе художниками. Но я желаю вам удачи.

– Удача нам не понадобится, потому что мы отличные живописцы. Да едва галеристы увидят наши работы – сразу с руками оторвут! – заявил Карлос.

Хайме усмехнулся: это бахвальство явно его забавляло.

– И что же вы будете писать?

– Улицы, женщин – все, что покажется интересным!

– По большей части женщин, судя по всему, – вздохнул Пабло.

Все трое рассмеялись, а Хайме протянул трубку Карлосу, который смотрел на нее с большим любопытством.

– Нужно вдохнуть и задержать вдох, – сказал Хайме, приложив трубку к губам.

Карлос нерешительно затянулся и вдохнул ароматный дым.

– Что это?

– Лучший марокканский гашиш, какой только можно купить за деньги.

Трубка перешла к Пабло, и он с некоторым колебанием сделал вдох.

У Карлоса широко открылись глаза, когда он почувствовал успокаивающее воздействие наркотика.

– Ой, я так странно себя чувствую, будто могу взлететь к потолку, к облакам…

– Да, вид у тебя забавный… – сказал Пабло, тоже повеселев. – Как тебя зовут, дружище?

– Хайме Сабартес. Я, вроде как, писатель. Пока ничего не опубликовано, но я не оставляю надежды.

– Писатель, говоришь? Возможно, впоследствии, когда мы станем знаменитыми, ты о нас напишешь!

– Мне нравится этот парень, – сказал Хайме. – Какого он о себе мнения! Ладно, если я буду писать о вас, то, полагаю, мне стоит узнать, как вас зовут.

– Мой друг – Пабло Пикассо, а я – единственный и неповторимый Карлос Касагемас.

Выступление поэта закончилось, и раздались аплодисменты. Гости поднялись с кресел и закружились в танце: гитарист заиграл фламенко.

Невероятная красавица лет двадцати увидела Хайме и направилась к нему.

– Разве Эль Пасео не изумителен, а, Хайме? – с чувством воскликнула девушка, и ее розовые щеки вспыхнули.

– Простите, моя дорогая, я пропустил декламацию.